Хваран Чукчи и песня, сложенная о нем его учеником Тыго (Перевод М. Никитиной)

В правление тридцать второго государя Хёсо среди учеников хварана Чукчи был один по имени Тыго. Его имя было внесено в книгу хваранов, и он каждый день являлся к учителю. Как-то его не было видно десять дней кряду. Хваран позвал его мать и спросил:

— Где твой сын? Мать ответила:

— Иксон, начальник над войском в Моряне, послал его в крепость Пусансон возводить житницу. Мой сын сразу же туда ушел, он так спешил, что не успел проститься с учителем.

Хваран сказал:

— Если бы твой сын отлучился для собственных дел, навещать его не было бы нужды. Но он отбыл ради государственной пользы. Пойду и ободрю его едой и вином.

Он взял плошку с едой и кувшин вина и двинулся в путь со своими слугами. И с ним были все тридцать семь его учеников. Придя в Пусансон, он спросил стража ворот, где Тыго. А тот ответил:

— Работает, как обычно, на поле у господина Иксона.

Хваран отправился на поле, где накормил Тыго и напоил его вином. Затем он попросил Иксона отпустить ученика, дабы он мог вернуться вместе со всеми. Иксон заупрямился и отказал хварану в просьбе. В это время чиновник особых поручений Канджин собирал подать с пожалованных ему дворов, что в уезде Чхухва. Он собрал тридцать мешков зерна и как раз привез их в крепость. Канджину полюбились достоинство и обхождение хварана Чукчи и вызвали отвращение душевное невежество и грубость Иксона. Он посулил Иксону собранные им тридцать мешков зерна, лишь бы тот уступил хварану в просьбе. Но Иксон стоял на своем и отпустил Тыго лишь после того, как почтенный Чинджоль отдал ему седло и сбрую со своего коня.

Глава хваранов, находившийся при дворе, услыхав о случившемся, послал людей схватить Иксона, дабы смыть с него грязь. Иксон убежал и скрылся. Схватили его старшего сына. А было это в середине зимы, и день выдался очень холодный. Смывали с него отцовскую грязь в городском пруду, отчего оп простыл и умер.

Дело дошло до государя, и государь велел прогнать со службы всех чиновников родом из Моряна, вновь на службу оттуда никого не принимать, в монахи не брать, а если кто уже был монахом, не пускать таковых в большие монастыри, где есть гонги и барабаны. Государь также приказал летописцу впредь отмечать потомков Канджииа особо.

При этом же государе жил учитель Вончхык — человек самых больших добродетелей в Стране, что к востоку от моря. Но он был родом из Моряна и высокой духовной должности так и не получил.

Задолго-задолго до этих событий сульджонского князя назначили наместником в Сакчу. Он ехал к месту службы. А тогда в бывших землях Трех Хан царила смута, и князя сопровождал отряд в три тысячи всадников. Они выехали в горы Чукчирён. Смотрят, какой-то горный монах выравнивает дорогу. Князю он тут же пришелся по сердцу, и монах восхитился мужественным обликом князя. Словом, оба они друг другу понравились.

Князь управлял областью уж с месяц, когда увидел однажды во сне, что горный монах входит в его спальню. Жене князя приснился тот же сон. Князь изумился и на следующий день послал справиться о здоровье монаха. Оказалось, что тот скончался на днях. Гонец доложил князю о его смерти. Сон этот приснился в день смерти монаха. Князь сказал:

— Верю, у меня родится сын, который станет горным монахом.

Он отрядил воинов похоронить монаха в горах Чукчирён, на Северной вершине. Вскоре соорудили каменного будду и воздвигли перед его могилой.

Княгиня с того дня зачала и разрешилась сыном, которого в память о событиях в горах Чукчирён назвали Чукчи. Он вырос, поступил на службу. Со временем стал военачальником и вместе с Ким Юсином объединял земли Трех Хан. Во времена правления четырех государей — Чиндока, Тхэджона, Мунму и Синмуна он охранял покой державы.

А когда Тыго в свое время тосковал по хварану Чукчи, он сложил такую хянга:

 «Горечью томлюсь о былой весне. 
 Плачу и скорблю, разлучен с тобой. 
 Облик твой, являвший мне красоту, 
 Временем безжалостно искажен. 
     Если б хоть на миг былое вернуть,
     Встретиться, как в прежние времена!
     О хваран! Стезю навсегда избрал
     Разум мой, тоскующий о тебе,— 
 Такова ль она, что заснуть смогу 
 В переулке, где разрослась полынь?»

(«Забытые деяния...», кн. 2)