об учителе Чинджа, или О том, как великий святой воплотился в хварана (Перевод М. Никитиной)

Двадцать четвертый государь Чинхын был из рода Ким. Звали его Саммэкчхон, иные пишут — Симмэкчхон. Он стал государем в год «обезьяны», на шестом году лянской эры «Датун» — Великое согласие. Прилежно помня заветы Попхына, старшего дяди своего по отцу, государь всем сердцем отдался учению Будды. Он строил повсеместно монастыри и не противился, когда люди уходили в монахи. Одаренный небом высшей простотою мыслей и тонкостью чувств, Чинхын почитал и небожителей-сяней.

Он также велел привезти отовсюду наилучших юных красавиц знатного рода, приблизил их к себе и нарек «вонхва» — «истинными цветами». Привлекал он юношей, отбирал самых даровитых в ученики. Он наставлял их в почтении к родителям, уважении к старшим братьям, великим началам правленья страной. Наконец, избрал он двух юных красавиц — Наммо и Кёджон — и окружил их тремя, а то и четырьмя сотнями учеников.

Но Кёджон не пожелала терпеть соперничества с Наммо. Однажды она уставила перед нею стол вином и всяческой снедью, напоила ее допьяна, взвалила на плечи и потихоньку отнесла на средину Северной реки. Там Кёджон отвалила камни со дна, закопала Наммо и вновь навалила камни. Ученики Наммо, в безвестности, куда она исчезла, бродили, обливаясь горестными слезами. Был, однако, один человек, который знал о злодействе Кёджон. Он сложил песню, научил детей ее петь, и те принялись распевать ее на улицах и в переулках. Ученики заслышали песню и, отыскавши в реке тело Наммо, расправились с Кёджон. Государь упразднил вонхва указом. Но через несколько лет он вновь обратился к учению «ветра и луны», таинственному учению о тонком совершенстве душевных помыслов, ибо ревновал о процветании государства. Он издал указ, повелевающий избирать юношей знатных родов, отличных деяниями и высоким строем души. Их стали называть хваранами — юношами-цветами. Первым куксоном, то есть старшим хвараном среди юношей-цветов, стал некто Сорвон. Во славу этих событий установили памятный камень в Мёнджу. С тех пор и начали ненавидеть зло и любить добро, верхние сделались почтительны, нижние — послушны.

А во времена следующего государя, Чипджи, в монастыре Хыннюнса подвизался монах по имени Чинджа. Он то и знай подходил к алтарю и перед изображением Майтрейи, Будды Грядущего, произносил «изречение пожеланий» и слово обета:

— Да воплотится Великий святой в хварана, да явится он в мир. А я обещаю прилежать совершенному облику его, исполнять все веления Святого и заботиться о нем.

Молитва Чинджа день ото дня становилась все проникновенней, помыслы все чище и бескорыстней. И однажды вечером явился ему во сне некий монах и говорит:

— Иди в монастырь Сувонса, что в Унчхоне, там увидишь Майтрейю-хварана.

Чинджа проснулся от радости и изумления. Он пошел в монастырь. Шел он десять дней, и после каждого шага отбивал поклон. Так он добрался до того монастыря. Перед большими воротами он увидел хварана, облик которого был само совершенство. Хварап с приветливой улыбкой встретил Чинджа, провел через малые ворота и пригласил в комнату для гостей. Но Чинджа, меж тем как поднимался в горницу и кланялся, соединив ладони, успел все яге спросить:

— Господин хваран, вы ведь не знаете меня. Однако же, вы меня ждали и так заботливо ко мне отнеслись! Отчего это?

Хваран ответил:

— Я тоже из столицы. Вижу, Учитель идет издалека. Возблагодарил за труд, за то, что пришли. Только и всего.

Вскоре он вышел за ворота и более не появлялся. Но Чинджа не заподозрил в ртом ничего необычного. Он поведал монахам свой сон, а затем сказал:

— Дозвольте мне на время остановиться у вас. Я бы хотел дождаться здесь Майтрейю-хварана.

Монахи усомнились было в его правдивости, однако, видя его простодушие, сказали ему:

— Недалеко отсюда, на юге, есть гора Чхонсан. С давних пор на нее приходят мудрецы, и из них многие помыслами сердца были столь глубоки, что могли сообщаться с духами. Почему бы вам не отправиться в эту горную обитель?

Чинджа пришел, как ему сказали, к подножью горы Чхонсан. Дух горы, обернувшись старцем, вышел и встретил его такими словами:

— Зачем явился сюда? Чинджа ответил:

— Хочу видеть Майтрейю-хварана.

— Но ты уже видел Майтрейю пред воротами Сувонса. Зачем яге пришел ты снова?

Услышав это, Чинджа от испуга покрылся потом и поспешно вернулся в монастырь и прожил там месяц и еще несколько дней.

Государь Чинджи, узнав об этом, призвал Чии-дяга к себе, расспросил его обо всем и затем молвил:

— Хваран сам назвал себя столичным жителем, а святые не говорят попусту, — почему бы не поискать его в городе?

Чинджа тотчас собрал хваранов-учеников и стал ходить по городу и заглядывать во все уголки. Он разведывал и высматривал, стараясь угадать жданного Майтрейю по лицу и платью. Наконец увидел он юного хварана дивного облика в необычном одеянии. А тот спокойно прогуливался под деревьями у дороги к северо-востоку от монастыря Ёнмёса.

Увидев его, Чинджа возликовал: «Да, это Май-трейя!» — и подошел к нему. Он спросил:

— Как ваше имя? Хотел бы услышать, как зовут ваших достойных родителей.

Хваран ответил:

— Меня зовут Миси. В младенческом возрасте я лишился отца и матери и не знаю имени своего рода.

Чинджа тут же посадил его в паланкин и представил государю. Государь исполнился к нему благоговением и любовью и произвел в старшие хвара-ны. Его умение жить в согласии с младшими, звание придворного чина, приверженность долгу, строгое подчинение обычаям, обширные познания — все отличало Миси от обычных людей. Следуя пути хваранов, он озарял мир людей почти семь лет, как вдруг исчез неведомо куда.

Чиндяга скорбел вначале весьма, но, испив однажды из родника милосердия, он переменил свою природу: допустив проступок, сам тут же понимал это, раскаивался и исправлялся, со всей искренностью совершенствуя себя в дао. Где он провел сбои преклонные годы, где скончал свои дни, неизвестно.

(«Забытые деяния...», кн. 4)