Введение

Собранные здесь народные сказки были рассказаны мне жителями Новой Гвинеи за два года, которые я провел на этом острове, с апреля 1910 по апрель 1912. За исключением сказок из Масингары (сами жители называют это селение Масингле), из Диримо (Дриму), из Джибу и с острова Бойгу, они записаны на территории, населенной киваиязычными папуасами. Рассказывались сказки на пиджин инглише или на кивай, лишь сказки из Масингары были рассказаны на языке этого селения, который я понимал недостаточно; и для того, чтобы получить возможность записать сказки этих так называемых жителей леса, мне пришлось прибегнуть к помощи переводчиков. Рассказчики были все мужчины, но некоторые из сказок, по их словам, они узнали от женщин. Для записи сказок я встречался с рассказчиками, как правило, только наедине, так как заметил, что присутствие односельчан сковывает рассказчика. В очень немногих случаях в рассказывании сказки принимало участие сразу несколько человек — так было, например, с некоторыми сказками из Масингары.

В общем же папуасы кивай оказались необычайно хорошими рассказчиками, и, когда они привыкли к тому, что сказки я записываю, они стали рассказывать гладко, их стало легче и интереснее слушать, и рассказыванье, по-видимому, теперь доставляло удовольствие им самим. Во многих случаях у меня, пока я записывал сказку, не было повода задать рассказчику хотя бы один вопрос, а если внезапно он умолкал, достаточно было попросить его продолжать, и он возобновлял свой рассказ. Таким образом, сведения об укладе жизни папуасов, содержащиеся в отдельных эпизодах сказок, сообщались мне рассказчиками совершенно естественно и по их собственной инициативе. Многие из рассказчиков обнаруживали великолепное владение языком, пусть первозданно неотшлифованным, и могли рассказывать одно и то же опять и опять, каждый раз по-новому. Если какое-нибудь интересное выражение я записать не успевал, то в большинстве случаев, несмотря на все мои усилия, потом оказывалось почти невозможным заставить рассказчика повторить то, что он говорил, дословно — он почти всегда говорил то же самое, но по-другому. Иногда, когда я слышал сказку, которую мне уже рассказывали другие, было заметно, что некоторые обстоятельства (например, наступающие сумерки или приближение времени трапезы) побуждают рассказчика сокращать свой рассказ, чтобы скорей его завершить; но рассказ в подобных случаях все равно тек так же гладко, как обычно. И если я требовал, чтобы сказку рассказывали целиком, без сокращений, сделать это, как правило, не составляло рассказчику никакого труда.

Многих из моих рассказчиков отличала одна особенность: начиная рассказывать, они часто, прежде чем перейти к фабуле, топтались довольно долго на месте. Иногда, начиная сказку, они излагали ее суть в нескольких обрывочных фразах, совершенно непонятных тому, кто прежде этой сказки не слышал. В других случаях неуверенность рассказчика выражалась в том, что он начинал с длинного вступления, куда, например, включалось описание того, что персонажи сказки совершают каждый день, сначала дома, потом на огородах, и так — много раз, пока наконец не начиналось действие. Начавшись, рассказ, однако, продолжался уже вполне связно и гладко. Часто наблюдались повторы: какой-нибудь эпизод всплывал в одной и той же сказке опять и опять, причем каждый раз одинаково полно, со всеми деталями, которые были рассказаны в первый раз.

Сказки очень помогали мне намечать пути в остальной моей исследовательской работе. Вначале я потратил достаточно много времени, пытаясь применять так называемый генеалогический метод исследования, по этот метод в случае кивай особенно хороших результатов не дал: они живут большими общинами, и применение этого метода, отнимая много времени, едва ли позволяло понять что-либо, кроме принятой у кивай системы родства. Несмотря на все усилия, оказывалось невозможным построить генеалогии (а ведь именно в записи и анализе генеалогий и состоит этот метод) настолько полные и точные, насколько хотелось. Одна из трудностей в моей работе с местными жителями заключалась в необходимости избегать упоминания их тайн или других запретных тем — иначе можно было отпугнуть моих информантов прежде, чем они успеют ко мне привыкнуть. Поэтому я обычно начинал, с того, что просил их рассказывать мне сказки по их собственному выбору. Этот образ действий, которому я потом уже следовал всегда, оправдал себя, тем более что запас такого рода историй у местных жителей неисчерпаем, и сказки они рассказывали лучше и охотней, чем что-либо другое. Эпизоды сказок давали мне удобные поводы для того, чтобы задавать вопросы. Некоторые из сказок (например, те, в которых рассказывается о главных церемониях) тоже хранились в тайне, и вначале рассказчики избегали их рассказывать.

Читатель обнаружит в содержании сказок много непоследовательного и нелогичного. Я, однако, совершенно сознательно решил не вносить в этом отношении в текст каких бы то ни было изменений, ибо тот факт, что рассказчиков никакие логические неувязки не смущали, является глубоко характерным для их манеры рассказывать. Так, в сказке, стоящей под № 62 [здесь № 24], речь идет о немой женщине, которая в то же время разговаривает. Утуму, если привести другой пример, является безголовым духом человека, у которого отрезана голова, однако в № 134 [здесь № 42] рассказывается, как такой дух убил человека, вонзив в голову ему свои клыки, а потом его съел. Подобных примеров можно было бы привести много.

Имена персонажей и названия мест в некоторых сказках, по-видимому, были придуманы самими рассказчиками, забывшими первоначальные (если таковые вообще были). Кивай знали, что меня интересуют все имена собственные, встречающиеся в сказке. Названия островов в Торресовом проливе, независимо от того, европейского они или местного происхождения, я привожу так, как слышал их в сказках, и установить, о каком именно острове в каждом отдельном случае идет речь, мне удавалось не всегда.

Все обозначения количества или временной протяженности очень неопределенны, а во многих случаях вообще не поддаются уточнению. Это и не удивительно, потому что первоначально у кивай было лишь два слова, обозначающие числа: нао — «один», и неттова — «два». «Три» передается сочетанием неттова нао, и подобным же образом, путем «приложения» одного числительного к другому, образуются сочетания, означающие «пять» и «шесть»; большие не встречаются почти никогда.

Песни, которые встречаются кое-где в тексте сказок, во время рассказывания пелись. Ручаться за то, что текст песен записан точно, я не могу, так как обычно рассказчикам диктовать их мне оказывалось очень трудно, между тем как пели они их легко и без запинки. Перевод песен также лишь приблизителен — сами поющие не понимали во многих случаях смысла слов, которые они поют.

Некоторые элементы содержания сказок передавались без слов, мимикой и жестами; да и вообще в рассказывании жестикуляция играла большую роль. В нескольких случаях я упоминаю об этом в тексте.

Сказки даются в переводе, настолько близком к оригиналу, насколько это оказалось возможным, однако хотелось бы обратить внимание читателей на следующие обстоятельства. В общем, переводя сказки, я делал их несколько более «компактными», чем они были в своем первоначальном виде. Так, я устранял все ненужные дословные повторения и т. п.— в более очевидных случаях я отмечаю это в тексте.

Г. Ландтман