Недолго Хан-Хыс с Хулатаем жила -
Одну только дочку ему родила,
Крепкой, смышленой росла Хан-Чачах,
Всегда у нее любопытство в глазах,
Весело песни умела петь,
Голосом, словно чатханом, звенеть.
Как-то сидела одна Килин-Арх.
Вбежала веселая Хан-Чачах.
Искорки смеха блестят в глазах.
"Сколько веселья и смеха кругом!
Килин-Арх, дорогая, пойдем!
Что ты сидишь здесь одна взаперти!
Разве на праздник нельзя пойти?"
"Что ты задумала, Хан-Чачах?
Отвечала ей ласково Килин-Арх, -
Смотри, уже ночь в степи лежит,
Звездное небо над юртой горит,
Поздно идти нам куда-то в улус,
Мужа гневить я напрасно боюсь".
А Хап-Чачах все твердит о своем:
"Ну, тогда мы с подружкой одни пойдем!
Ты здесь в потемках одна грусти,
А нас на гулянье в улус отпусти".
"Ну, ладно! - невестка сказала ей. -
Только назад возвращайтесь быстрей".
Ушла хохотушка с подружкой своей.
Звездное небо стало темней.
Ползет по дороге стадо теней.
Невестка, случайно на дверь посмотрев,
Остановилась, вся заалев.
Стоит Хан-Чачах в углу в темноте -
Те же глаза и как будто не те,
Голос как будто тот и не тот.
Стоит и как будто кого-то ждет.
"Что это я испугалась тебя! -
Сказала невестка, платок теребя. -
Что же ты не пошла гулять?
Зачем ты в юрту вернулась опять?"
И тут же рассеялся глупый страх.
Заговорила опять Хан-Чачах:
"Килин-Арх, дорогая моя,
Да разве тебя оставлю я!
Раз ты не хочешь, и я не пойду.
Лучше я вечер с тобой проведу.
Давай посмотрим одним глазком
Посох волшебный с чудесным шаром!"
"Что ты задумала, Хан-Чачах!
Разве увидишь ты шарик впотьмах.
Албынжи не велел посох в руки брать.
Зачем же мы будем запрет нарушать?"
За полог подружку, сердясь, провела,
С кровати подушку быстро сняла.
"Смотри, - сказала, - да только скорей!"
И шарик зарницей сверкнул перед ней -
Один бочок, как луна, блестит,
Другой бочок, как солнце, горит,
А рядом посох волшебный лежит.
Потом прошептала: "Подушкой накрой
Белый посох и шар золотой.
Волшебство мы в руки не станем брать.
Лучше давай, дорогая, спать.
Холодно, холодно в сердце моем.
В одну постель мы ляжем вдвоем".
...На одну кровать легли вдвоем.
Крепким невестка уснула сном.
Добрая сердцем Килин-Арх,
Что ты видела в милых снах?!
Как тень, над ней поднялась Хан-Чачах.
Не искорки смеха блестят в глазах,
Не улыбка любви на губах лежит,
А злобою страшной лицо горит.
Стала она вдруг сама собой:
Хара-Нинжи коварной и злой.
"Очы-Сарх!" - позвала она.
В открытую дверь заглянула луна.
Сестра Очы-Сарх в юрту вошла,
Встала как вкопанная у стола.
Со смехом воскликнула Хара-Нинжи:
"Богатырем рожденный мудрец Албынжи,
Веселую шутку сыграю с тобой -
Найдешь под подушкой ты стебель сухой
Да войлочный мяч, годный лишь для того,
Чтоб малые дети играли в него.
Волшебный посох отныне мой!
Волшебный шарик отныне мой!"
Так говорила, смеясь, она,
Шарик и посох схватила она.
Сестре сказала: "Следуй за мной!
Надо укрыться во тьме ночной".
Но та повернулась поспешно назад.
На спящую кинула злобный взгляд,
Остановилась молча над ней
С мыслью, которая ночи черней.
...Килин-Арх, простая душой,
Разве ты знала, что ночью злой,
Большая беда случится с тобой?!
Добрая сердцем Килин-Арх,
Что ты видела в сладких снах?!
Очы-Сарх наклонилась над ней
С мыслью, которая ночи черней:
"Албынжи, ты любишь свою жену,
Как звездочки в пебе любят лупу.
Пусть же печаль твое сердце прожжет.
Горе пусть душу твою изгрызет.
Страх пусть всегда с тобой рядом живет,
Потом кровавым на теле взойдет.
Хара-Нинжи рыгнула слюной
И стала пестрой длинной змеей.
Вокруг спящей жгутом обвилась,
Выпучив черные пуговки глаз.
Килин-Арх не может вздохнуть.
Тело змеи страшно давит ей грудь,
Жало тянется к сжатому рту,
Чтобы дыханье ловить на лету. ...
Так и погибла Килин-Арх
В страшных мучениях, в тяжких снах...
Очы-Сарх и Хара-Нинжи
Шипели, как змеи: "Теперь, Албынжи,
Людям геройство свое покажи!"
Хара-Нинжи лисою стала,
Очы-Сарх серым волком стала,
И без дорог побежали они
Туда, где пылали зарниц огни...
...Поздно с гулянья пришла Хан-Чачах.
Молча к невестке прокралась впотьмах,
Рядом в постель неслышно легла,
Рукой осторожно ее обняла.
И, холод почувствовав под рукой,
Шепнула: "Как холодно спать с тобой!"
Тогда Хан-Чачах, ухватись за плечо,
Принялась невестке шептать горячо:
"Родная моя, как ты крепко спишь.
Ты слышишь меня, почему ты молчишь?
Проснись, Килин-Арх, рукой шевельни!" ...
Но та неподвижно лежала в тени.
Вскочила испуганно Хан-Чачах,
По телу ее прокатился страх.
Он вестником горя подкрался к ней
И сделал лицо ее снега белей.
Он дрожью скривил ее тонкий рот
И криком заставил смутить народ...