Гэсэр возвращает жизнь богатырям, превращенным в каменные изваяния

В небе Западном восседая 
С чашей разума и добра, 
Сотворенной из серебра, 
Удивилась бабка седая, 
Как на эту голову глянула: 
Что за горе на землю нагрянуло? 
Стукнув левой рукой по коленям, 
Бабка вскрикнула с изумленьем, 
Властной правой своей рукой 
Материнскую книгу раскрыла 
И прочла строку за строкой 
Многослезного повествованья - 
От вершины до основанья, 
И открыла ей книга святая:

"На просторах могучего края, 
Где река Мунхэ, закипая, 
По долине Морэн течет, 
Где раскинулась величаво 
Ранних жаворонков держава, 
У песчаных горных высот, 
Где клубится горячая сера, - 
Тридцать три храбреца Гэсэра, 
Человеческие сыны, 
В изваянья превращены, 
В изваянья из каменной плоти! 
А Гэсэр - далеко на охоте, 
И, открыв ворота войны 
И пойдя дорогой обмана, 
Злобных три шарагольских хана 
Захватили Урмай-Гохон, 
Что подобна заре беззакатной, 
И умчались дорогой обратной".

Многомудрая бабка к Гэсэру 
Трех послала его сестер - 
На земной опустила простор. 
Облик приняли соловьиный 
Три сестры, волшебством владея. 
Озирая хребты и долины,
Там, где десять лесов Хухэя, 
Над деревьями пролетая, 
Там, где двадцать холмов Алтая, 
Повстречали брата Гэсэра, 
И поведали брату рассказ - 
От вершины до самых корней:

"Тридцать три твоих друга сейчас 
Стали грудой безгласных камней. 
Там, где серный поток зловонный 
Обливает песчаные склоны, 
Триста знатных твоих вождей 
И три тысячи ратных людей 
В изваянья превращены. 
Властелины Желтой страны 
Распахнули ворота войны. 
Окружили Урмай-Гохон, 
Озаряющую небосклон, 
Окружили и взяли в плен. 
Одолели Алма-Мэргэн, 
Что врагов уложила немало, 
И она к отцу убежала. 
А Бухэ-Саган-Маньялай 
Обезглавил дядю Саргала: 
Эту голову в жалкий вьюк 
Превратил его черный лук...

Брат Гэсэр! А другой твой дядя, 
Криводушный Хара-Зутан,
Как слуга на врагов твоих глядя, 
Выбрал подлость, измену, обман. 
Вражьей силе помог он ратной, 
И стране твоей благодатной 
Много зла враги принесли,
Чтоб ее уничтожить навеки. 
На просторах твоей земли 
Красной кровью наполнили реки, 
Возвели холмы из костей, 
Твой народ, несчастных людей 
Всей державы многострадальной, 
Заразили болезнью повальной, 
А твои стада-табуны 
Ныне язвой-чумой больны".
 
Опечалив брата известьем,
Три его непорочных сестры
Удалились к верхним созвездьям.
Встал Гэсэр на вершине горы,
Глянул вправо - заплакал в голос,
Глянул влево - душа раскололась.
И когда из правого ока
Уронил богатырь слезу -
Та слеза разлилась широко,
И Байкал засинел внизу.
А слеза из левого ока
Стала нашей рекой драгоценной -
Нам сверкающей издалёка,
Полноводной, широкой Леной.

И Гэсэр, в тяжелой броне, 
На Бэльгэне - гнедом коне, 
Крепкокостный и крепкотелый, 
Поскакал в родные пределы.

Широко разлился Байкал,
Высоки вершины Алтая, -
Он спешил, как стрела взлетая,
И на родину прискакал.
Тихо-тихо грустной тропою
Он приблизился к водопою.
Опечалился он, увидев
Край родной, врагами раздавленный,
Опечалился он, увидев
Свой народ, бедой окровавленный.
Становилось добычей тлена
Все, что прежде цвело кругом...
Взял он в спутники Сэнгэлэна
И с отцом помчался вдвоем
На свою песчаную гору.
Что ж предстало тоскливому взору?
Там, где буйная, словно пламень,
Вырывалась кипящая сера,
Превратились в безгласный камень
Тридцать три храбреца Гэсэра,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей,
Каменея в своем бессилье,
Изваяниями застыли.

Дрогнул сердцем Гэсэр могучий, 
Опечален печалью жгучей. 
Глянул вправо - заплакал в голос, 
Глянул влево - душа раскололась. 
Чтоб вдохнуть в них пламя деяния, 
Вольный дух отцов-матерей, 
Обнимать он стал изваяния 
Неподвижных богатырей. 
На раздавленной, ядом отравленной, 
На земле своей молодой 
Он упал, богатырь прославленный, 
Окровавленный горем-бедой.

Охватил Сэнгэлэна испуг. 
Он в тоске оглянулся вокруг. 
Как помочь несчастному сыну? 
Как развеять его кручину 
И кручины этой причину? 
Он, владея чарами смолоду, 
Светло-синюю выдернул бороду 
И в огне освятил ее, сжег, - 
Так воителю-сыну помог.

Сердцем светел, обличьем строг, 
Встал Гэсэр, озаренный сознанием, 
Тридцати и трем изваяниям 
Счастье жизни вернул он вновь, 
Вновь забилась в их жилах кровь. 
Оживил чародейной силой 
И три сотни знатных вождей, 
И три тысячи ратных людей, - 
Стала жизнь желанной и милой, 
И на мир он взглянул веселей. 
И оживших богатырей 
Обласкал он, довольный снова 
Многотрудной своей судьбой. 
Их Гэсэр повел за собой, 
И достиг он дома родного, 
Где, в сиянии полной луны, 
Отогнав на время печали, 
Две прекрасные ханши-жены 
На пороге его встречали.

Гэсэр наказывает Хара-Зутана

Вновь ожившие богатыри 
Поскакали - тридцать и три, - 
И три сотни знатных вождей, 
И три тысячи ратных людей, 
Чтобы правой подвергнуть мести, 
За измену и за бесчестье, 
Криводушного Хара-Зутана. 
И предатель, полный обмана, 
Понял, выведал: быть беде! 
Но, спасенья не видя нигде, 
Убоявшись прежних собратьев, 
Ловкость-хитрость в страхе утратив, 
Прибежал к Гэсэру с мольбой:

"Виноват я, Гэсэр, пред тобой, 
Но я старец слабый и хилый, 
Ты укрой меня, пожалей, 
Защити мою кожу и жилы 
От возмездья богатырей!"

Минул день. После жаркой погони
Прискакали к Гэсэру воины.
Притомились быстрые кони,
А бойцы неудачей расстроены.
Говорят они, с гневом глядя:
"Где, ответствуй, твой подлый дядя?
Где сокрылся изменника след?
Нет вблизи, в отдалении нет,
Ни в лесу, ни в селении нет,
Нет его у озер-прудов.
Не жалели мы сил и трудов,
Не поймали на этот раз.
Уж не ты ли изменника спас?
Если этот предатель старый,
С кем связали вас племя и род,
У тебя укрытье найдет
От возмездья, от правой кары,
То запомни, Гэсэр, наперед,
Что готовиться надо к бою:
Будем стрелами биться с тобою!"

И Гэсэр тридцати и трем, 
Воевавшим с отвагой и славою,
Протянул свою руку правую, 
И увидели смельчаки, 
Что в мизинце правой руки 
Притаился Хара-Зутан. 
Был он темен, как тень, как туман, 
Был он черен, как ночь, и невесел. 
Губы свесил и нос повесил, 
Он в мизинце правой руки 
Плакал-каялся, полон тоски, 
Бегал-кланялся, в страхе немея. 
И Гэсэровы богатыри 
Удалились, прокляв злодея, 
Но отрезать палец не смея: 
Не исполнилась правая месть...

Длится время, разносится весть,
Что скончался Хара-Зутан,
Чьи дела - навет и обман.
"Он мне дядя, - подумал Гэсэр, -
В путь последний его провожу,
Где положено - положу:
Я свой долг нарушать не стану".

Прискакал он к Хара-Зутану
II вошел, никем не встречаем.
Поднимался пахучий пар
Над недопитым крепким чаем,
А над трубкою недокуренной
Поднимался душистый дым...
И, свой глаз не закрыв прищуренный
И не видя глазом другим,
С правой вывернутой ногою,
С левой вытянутой рукою,
Бездыханный, лежал у стены
Криводушный Хара-Зутан.
Поглядишь с любой стороны -
Из одной состоит кривизны!

Но, в его проникая обман, 
Так промолвил Абай-Гэсэр, 
На безгласного старца глядя: 
"Некрасиво умер мой дядя! 
Если глаз один не закрыт, 
Значит, надо ждать вероломства,
Надо ждать беды для потомства. 
Но потомству я помогу, 
Этот глаз я золой закрою!"

Он направился к очагу, 
Возвратился назад с золою, 
Но в испуге Хара-Зутан 
Черный глаз прикрывает разом 
И моргает закрытым глазом. 
Продолжает Абай-Гэсэр: 
"Если с вытянутой рукою, 
Если с вывернутой ногою 
Возлежит мертвец у стены, 
То навеки внуки-потомки 
Будут светлого дня лишены. 
Он отцу моему был братом, 
Но я должен подрезать булатом 
Сухожилья руки и ноги, 
Чтоб не радовались враги".

Но как только Абай-Гэсэр 
Вынул меч, причиняющий муку, - 
Лжемертвец, хитрец, лицемер 
Сразу выпрямил ногу и руку! 
Тут воскликнул Гэсэр: "Наконец 
Так, как должно, лежит мертвец! 
В путь последний его провожу, 
Где положено - положу!"

Соболями-бобрами укрыли
Опочившего хитреца.
Путь один у него - к могиле!
Синецветного жеребца
Запрягли в арбу погребальную
И пустились в тайгу чужедальнюю.

Вырвал с корнем Гэсэр деревья, 
Их собрал посреди корчевья, 
Возле трупа Хара-Зутана, 
И поджег с четырех сторон. 
Тут вскочил покойник нежданно, 
Крикнул: "Больно мне от огня, 
Помогите, спасите меня!"

Но схватил обманщика злого
И сказал Гэсэр свое слово:
"Если подлый воскреснет снова,
То не ждать отчизне добра", -
И низверг его в пламя костра.
Стал гореть, исполненный злобы,
Криводушный Хара-Зутан
Посреди таежной чащобы.
С криком: "Жжет! Спасите меня!" -
Снова вырвался он из огня,
Но Гэсэр схватил его снова
И сказал: "Пусть запомнит каждый,
Что беда для всего живого -
Враг людей, воскресающий дважды!
И в. огонь его бросил опять.
Стал злодей гореть и кричать:

"Я навеки отныне твой данник, 
Делать зло я не буду впредь. 
Пожалей ты меня, племянник, 
Я не в силах больше терпеть!" 
Справедливый Абай-Гэсэр 
Так ответил Хара-Зутану: 
"Если клятву-слово даешь, 
Что отверг ты подлость и ложь, 
То казнить я тебя не стану".

И лжеца с душою преступной 
Отпустил Гэсэр, говорят. 
А деревья и ныне горят 
Посреди тайги неприступной.