[ХАНУМАН ВИДИТ СИТУ В ОКРУЖЕНИИ РАКШАСИ] (Часть 17)

 Луна в небесах воссияла, как лотос «кумуда», 
 Как лебедь, скользящий по синему зеркалу пруда. 

 Взошла светозарная и, Хануману в услугу, 
 Блистаньем холодных лучей озарила округу. 

 Царевна под бременем горя казалась несомой 
 Волнами ладьей, оседавшей под кладью весомой. 

 Сын Марута стражниц, уродливых телом и рожей, 
 При лунном сиянье увидел вблизи златокожей. 

 С ушами отвислыми были свирепые хари, 
 И вовсе безухими были нелепые твари. 

 С единственным оком и с носом на темени были. 
 Чудовищны женщины этого племени были! 

 А шеи - как змеи, хоть сами громадины были. 
 У многих, однако, не шеи, а впадины были, 

 И головы вдавлены в плечи. Природы причуды, - 
 Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды. 

 Иные плешивыми были, на прочих стояла 
 Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла! 

 Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье, 
 Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи, 

 Тьма-тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых, 
 Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, 
                                             драчливых. 

 Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем. 
 Сын ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим, 

 Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным 
 И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным, 

 Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным, 
 Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным, 

 И вовсе безносым уродам, еще головастей, 
 Губастей казавшимся из-за разинутых пастей. 

 Сподвижник царевича Рамы, великого духом, 
 Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам. 

 Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи 
 На всех срамословье обрушивали в изобилье. 

 Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья. 
 Их космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья. 

 По самые уши забрызганы мясом и кровью, 
 И чревоугодью привержены и сквернословью, 

 Терзали они плотоядно звериные туши 
 И жадно хмельным заливали звериные души. 

 И дыбом поставило все волоски обезьяньи 
 Ужасное пиршество это при лунном сиянье! 

 Страшилища расположились в окрестностях древа, 
 Под сенью которого плакала Джанаки дева. 

 Палимая горем, страдая телесно, душевно, 
 Красой несравненной своей не блистала царевна. 

 В тоске по супругу, подобна звезде, исчерпавшей 
 Святую заслугу и с неба на землю упавшей, 

 Бледна, драгоценных своих лишена украшений, 
 Лишь верностью мужу украшена в пору лишений 

 С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной, 
 От близких отторгнута Раваны властью всесильной, - 

 Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе 
 Осеннем - луна, когда время дождей на исходе. 

 Волшебная лютня, таящая дивные звуки, 
 Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, - 
 Царевны краса оскудела с любимым в разлуке. 

 Прекрасная Сита, - без вешнего цвета лиана, - 
 В отрепья одета, явилась очам Ханумана. 

 Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью, 
 С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью. 

 Глаза ее были тревоги полны и томленья. 
 Она озиралась, как стельная самка оленья. 

 И Павана сын любовался красою невинной, 
 Как лилией белой, что грязной забрызгана тиной.

Хануман провел ночь, укрывшись в древесных ветвях. На рассвете он услышал голоса брахманов, читающих Веды, и придворных певцов, сла­вословящих десятиглавого повелителя ракшасов. Пробужденный сладко­гласным пением, Равана вспомнил царевну Видехи. Не в силах обуздать своих желаний, он тут же отправился в ашоковую рощу, где пребывала Сита.