Благословление полей

  Пой, о песнь о Гайавате, 
Пой дни радости и счастья, 
Безмятежные дни мира 
На земле Оджибуэев! 
Пой таинственный Мондамин, 
Пой полей благословенье!
  Погребен топор кровавый, 
Погребен навеки в землю 
Тяжкий, грозный томагаук; 
Позабыты клики битвы, - 
Мир настал среди народов. 
Мирно мог теперь охотник 
Строить белую пирогу, 
На бобров капканы ставить 
И ловить сетями рыбу;
Мирно женщины трудились: 
Гнали сладкий сок из клена, 
Дикий рис в лугах сбирали 
И выделывали кожи.
  Вкруг счастливого селенья 
Зеленели пышно нивы, - 
Вырастал Мондамин стройный 
В глянцевитых длинных перьях, 
В золотистых мягких косах. 
Это женщины весною 
Обрабатывали нивы, - 
Хоронили в землю маис 
На равнинах плодородных; 
Это женщины под осень 
Желтый плащ с него срывали, 
Обрывали косы, перья, 
Как учил их Гайавата.
  Раз, когда посев был кончен, 
Рассудительный и мудрый 
Гайавата обратился 
К Миннегаге и сказал ей: 
"Ты должна сегодня ночью 
Дать полям благословенье; 
Ты должна волшебным кругом 
Обвести свои посевы, 
Чтоб ничто им не вредило, 
Чтоб никто их не коснулся! 
  В час ночной, когда все тихо, 
В час, когда все тьмой покрыто, 
В час, когда Дух Сна, Нэпавин, 
Затворяет все вигвамы, 
И ничье не слышит ухо, 
И ничье не видит око, - 
С ложа встань ты осторожно, 
Все сними с себя одежды, 
Обойди свои посевы, 
Обойди кругом все нивы, 
Только косами прикрыта, 
Только тьмой ночной одета.
  И обильней будет жатва; 
От следов твоих на ниве 
Круг останется волшебный, 
И тогда ни ржа, ни черви, 
Ни стрекозы, Куо-ни-ши, 
Ни тарантул, Соббикаши, 
Ни кузнечик, Па-пок-кина, 
Ни могучий Вэ-мок-квана, 
Царь всех гусениц мохнатых, 
Никогда не переступят 
Круг священный и волшебный!"

Кагаги, Царь-Ворон

  Так промолвил Гайавата; 
А ворон голодных стая, 
Жадный Кагаги, Царь-Ворон, 
С шайкой черных мародеров 
Отдыхали в ближней роще 
И смеялись так, что сосны 
Содрогалися от смеха, 
От зловещего их смеха 
Над словами Гайаваты. 
"Ах, мудрец, ах, заговорщик!" - 
Говорили птицы громко.
  Вот простерлась ночь немая 
Над полями и лесами; 
Вот и скорбный Вавонэйса 
В темноте запел тоскливо, 
Притворил Дух Сна, Нэпавин, 
Двери каждого вигвама, 
И во мраке Миннегага 
Поднялась безмолвно с ложа; 
Все сняла она одежды 
И, окутанная тьмою, 
Без смущенья и без страха 
Обошла свои посевы, 
Начертала по равнине 
Крут волшебный и священный.
  Только Полночь созерцала 
Красоту ее во мраке; 
Только смолкший Вавонэйса 
Слышал тихое дыханье, 
Трепет сердца Миннегаги; 
Плотно мантией священной 
Ночи мрак ее окутал, 
Чтоб никто не мог хвастливо 
Говорить: "Ее я видел!"
  На заре, лишь день забрезжил, 
Кагаги, Царь-Ворон, скликал 
Шайку черных мародеров - 
Всех дроздов, ворон и соек, 
Что шумели на деревьях, 
И бесстрашно устремился 
На посевы Гайаваты, 
На зеленую могилу, 
Где покоился Мондамин.
  "Мы Мондамина подымем 
Из его могилы тесной! - 
Говорили мародеры. - 
Нам не страшен след священный, 
Нам не страшен круг волшебный, 
Обведенный Миннегагой!"
  Но разумный Гайавата 
Все предвидел, все обдумал: 
Слышал он, как издевались 
Над его словами птицы.
"Ко, друзья мои, - сказал он, - 
Ко, мой Кагаги, Царь-Ворон! 
Ты с своею шайкой долго 
Будешь помнить Гайавату!"
  Он проснулся до рассвета, 
Он для черных мародеров 
Весь посев покрыл сетями, 
Сам же лег в сосновой роще, 
Стал в засаде терпеливо 
Поджидать ворон и соек, 
Поджидать дроздов и галок.
  Вскоре птицами все поле 
Запестрело и покрылось; 
Дикой, шумною ватагой, 
С криком, карканьем нестройным, 
Принялись они за дело; 
Но, при всем своем лукавстве, 
Осторожности и знанье 
Разных хитростей военных,
Не заметили, что скрыта недалеко их погибель, 
И нежданно очутились 
Все в тенетах Гайаваты.
  Грозно встал тогда он с места, 
Грозно вышел из засады, - 
И объял великий ужас 
Даже самых храбрых пленных! 
Без пощады истреблял он 
Их направо и налево, 
И десятками их трупы 
На шестах высоких вешал 
Вкруг посевов освященных 
В знак своей кровавой мести!
  Только Кагаги, Царь-Ворон, 
Предводитель мародеров, 
Пощажен был Гайаватой 
И заложником оставлен. 
Он понес его к вигваму 
И веревкою из вяза, 
Боевой веревкой пленных, 
Привязал его на кровле.
  "Кагаги, тебя, - сказал он, - 
Как зачинщика разбоя,
Предводителя злодеев, 
Оскорбивших Гайавату, 
Я заложником оставлю: 
Ты порукою мне будешь, 
Что враги мои смирились!"

И остался черный пленник...

  И остался черный пленник 
Над вигвамом Гайаваты; 
Злобно хмурился он, сидя 
В блеске утреннего солнца, 
Дико каркал он с досады, 
Хлопал крыльями большими, - 
Тщетно рвался на свободу, 
Тщетно звал друзей на помощь.
  Лето шло, и Шавондази 
Посылал, вздыхая страстно, 
Из полдневных стран на север 
Негу пламенных лобзаний. 
Рос и зрел на солнце маис 
И во всем великолепье, 
Наконец предстал на нивах: 
Нарядился в кисти, в перья, 
В разноцветные одежды; 
А блестящие початки 
Налилися сладким соком,
Засверкали из подсохших, 
Разорвавшихся покровов.
  И сказала Миннегаге 
Престарелая Нокомис: 
"Вот и Месяц Листопада! 
Дикий рис в лугах уж собран, 
И готов к уборке маис; 
Время нам идти на нивы 
И с Мондамином бороться - 
Снять с него все перья, кисти, 
Снять наряд зелено-желтый!"
  И сейчас же Миннегага 
Вышла весело из дома 
С престарелою Нокомис, 
И они созвали женщин, 
Молодежь к себе созвали, 
Чтоб сбирать созревший маис, 
Чтоб лущить его початки.
  Под душистой тенью сосен, 
На траве лесной опушки 
Старцы, воины сидели 
И, покуривая трубки, 
Важно, молча любовались 
На веселую работу 
Молодых людей и женщин, 
Важно слушали в молчанье 
Шумный говор, смех и пенье: 
Словно Опечи на кровле, 
Пели девушки на ниве, 
Как сороки, стрекотали 
И смеялись, точно сойки.
  Если девушке счастливой 
Попадался очень спелый, 
Весь пурпуровый початок, 
"Нэшка! - все кругом кричали. -
Ты счастливица - ты скоро 
За красавца замуж выйдешь!" 
"Уг!" - согласно отзывались 
Из-под темных сосен старцы.
  Если ж кто-нибудь на ниве 
Находил кривой початок, 
Вялый, ржавчиной покрытый,
Все смеялись, пели хором, 
Шли, хромая и согнувшись, 
Точно дряхлый старикашка, 
Шли и громко пели хором: 
"Вагэмин, степной воришка, 
Пэмосэд, ночной грабитель!"
  И звенело поле смехом; 
А на кровле Гайаваты 
Каркал Кагаги, Царь-Ворон, 
Бился в ярости бессильной. 
И на всех соседних елях 
Раздавались, не смолкая, 
Крики черных мародеров. 
"Уг!" - с улыбкой отзывались 
Из-под темных сосен старцы.