Сторожил ущелье Груица-воевода

Сторожил ущелье воевода,
Груя-воевода, девять вёсен,
Наступил когда же год десятый,
Одолела Груицу дремота,
А ущелье некому доверить,
Чтоб вздремнуть, чтоб отоспаться вволю.
Порази, господь, жену Груицы,
Порази пребелую Петкану!
Тихо говорит она Груице:
"В добрый час, Груица-воевода;
Дай ты мне юнацкую одежду,
Оседлай ты мне коня лихого,
Дай в придачу твой свисток гайдуцкий,
За тебя постерегу ущелье,
Сам ложись да выспись, воевода".
Невдомек Груице-воеводе:
Дал жене юнацкую одежду,
Оседлал жене коня лихого, 
Дал в придачу ей свисток гайдуцкий, 
С тем уснул Груица-воевода. 
Порази, господь, пребелую Петкану! 
Как взяла юнацкую одежду, 
Как на конскую вскочила спину, 
Как свисток гайдуцкий привязала, 
Ласточку-коня она хлестнула, 
Да хлестнула шелковою плетью, 
Полетел юнацкий конь, как птица, 
Полетел он ровною дорогой, 
По зеленым проскакал левадам, 
В лес густой с Петканою приехал. 
Порази, господь, пребелую Петкану! 
Как в свисток гайдуцкий засвистала, 
Произнес свисток такие речи: 
"Слышите ли, одринские турки, 
Собирайтесь, одринские турки, 
Схватите Груицу-воеводу, 
Первый сон сейчас Груица видит!" 
Услыхали одринские турки, 
На коней повскакивали турки, 
Погоняют на свистковый голос. 
Как приехали в лесную чащу, 
Видят пред собой жену Груицы. 
Говорит пребелая Петкана: 
"Слышите ли, одринские турки, 
Поезжайте-ка за мною, турки, 
Схватите Груицу-воеводу. 
Первый сон сейчас Груица видит. 
А потом к Стамбулу мы поедем, 
Премладою стану я пашицей". 
Поскакали одринские турки, 
Едут, скачут ко двору Груицы. 
Как приехали на двор Груицы, 
Говорит пребелая Петкана: 
"Слышите ли, одринские турки, 
Путь открыт в прохладные покои, 
Воеводу вы живым вяжите!" 
Отворили одринские турки, 
Отворили летние покои: 
Груя дышит - ветром их сдувает, 
Не войти в покои воеводы, 
Где уж тут вязать его живого!
Испугались одринские турки
И - бежать от Груи что есть духу!
Глянула пребелая Петкана,
Как бегут от воеводы турки,
Говорит им, бог ее убей:
"Гей, постойте, одринские турки!"
И вошла пребелая Петкана,
Наклонилась к воеводе близко
И взяла шелковые гайтаны,
Крепко руки Группе связала.
Вышла к туркам одринским Петкана
И слова такие им сказала:
"Не пугайтесь, одринские турки,
Но послушайте меня, Петкану:
Подымитесь в верхние покои
И схватите дитятко Михалчо,
Ведь оно ж юнацкого колена,
Как бы нам беды не учинило!"
Поднялися одринские турки
Да схватили дитятко Михалчо.
Входят и в прохладные покои,
Бьют ногами, будят Грую криком:
"Ты вставай, Груица-воевода,
Да ступай в Стамбул за нами следом,
Будешь вечным ты рабом в Стамбуле".
Пробудился Груя-воевода,
Что за диво видит воевода:
Турки в воеводиных покоях
Да на ровном на дворе Груицы,
Между ними дитятко Михалчо.
Разорили турки двор Груицы,
Двух юнаков в плен ведут с собою,
Гонят их в далекую дорогу.
Как вступили в лес они зеленый,
Притомился дитятко Михалчо:
"Слышишь ли, отец мой, воевода,
Я, отец мой милый, притомился,
Не смогу дойти я до Стамбула,
Тут упал бы я и тут бы умер".
Говорит Груица-воевода:
"К милой матушке ступай, Михалчо,
Ведь она же мать твоя родная,
Смилуется мать над милым сыном,
На коня она тебя посадит,
И поедешь во Стамбул во город,
Там мы будем вечными рабами".
И послушал дитятко Михалчо,
Со слезами матушку молил он
Посадить его коню на спину,
Чтоб верхом тяжелый путь продолжить.
Но в ответ пребелая Петкана:
"Сгинь, отстань, Груицыно отродье,
Не могу живым тебя и видеть,
А не то что пособлять ублюдку!"
Отошел Михалчо от Петканы,
Рассказал отцу и повторил он,
Что не вынести ему дороги,
Тут упал бы, тут бы лучше умер.
Говорит Груица-воевода:
"Ты послушай, дитятко Михалчо,
Полезай-ка на отцовы плечи,
Понесу тебя, пока есть силы,
Если ж упаду, умрем мы вместе".
Миновали лес они зеленый,
Росною пошли они левадой,
Там чешма на зелени пестрела.
Устали не ведает Груица.
А у турок кони притомились.
Говорит тогда паша стамбульский:
"Слышите ли, одринские турки,
Сделаем привал, коней отпустим,
Напоим коней своих усталых".
У чешмы они остановились,
Прилегли да тут же захрапели.
И Петкана прилегла с пашою,
Прилегла под деревом высоким,
Поиграли малость и заснули.
И сказал Груица-воевода:
"Ты послушай, дитятко Михалчо,
Подойди-ка к матушке потише,
Сунь за пазуху ей слева руку,
Нож там спрятан с черной рукояткой.
Если б ты освободил мне руки,
Увидал бы дивное ты диво!"
Тихо подошел тогда Михалчо,
Тихо к милой матушке подкрался,
Отыскал, где нож у ней припрятан,
К милому отцу с ножом вернулся.
И сказал Груица-воевода: 
"Ах, сыночек, милый мой сыночек, 
Перережь-ка шелковы гайтаны, 
Правую освободи мне руку". 
Начинает дитятко Михалчо 
Разрезать шелковые гайтаны: 
"Ох, впилися глубоко гайтаны, 
Не могу гайтаны перерезать!" 
Говорит Груица-воевода: 
"Слышишь ли ты, дитятко Михалчо, 
Режь по мясу, только жил не трогай, 
Вот тогда освободишь мне руку". 
Режет с мясом дитятко Михалчо, 
Лопнули шелковые гайтаны. 
Как увидел Груя-воевода, 
Как увидел, что свободны руки, 
Молвил так Груица-воевода: 
"Слышишь ли ты, дитятко Михалчо, 
Выбирай коня себе по нраву". 
И пошел Груица-воевода, 
Ласточку-коня себе приводит, 
У паши увел коня Михалчо. 
Груя в руки взял складную саблю, 
С посвистом размахивает ею, 
Громким голосом кричит Груица: 
"Эй, вставайте, одринские турки, 
Эй, гоните Грую-воеводу, 
До Стамбула вашего гоните, 
Чтоб до гроба был рабом турецким!" 
Пробудились одринские турки, 
Да от страха с разумом не сладят. 
Стал рубить их Груя-воевода 
Вместе с сыном, дитяткой Михалчо, 
Вот когда умылись кровью турки! 
Два юнака две скрестили сабли, 
И сломались их складные сабли, 
Лишь осколки полетели наземь, 
Лишь тогда друг друга разглядели. 
Закричал Груица-воевода: 
"Выходи, пребелая Петкана, 
Выходи, домой с тобой поедем". 
И связал ей Груя белы руки 
И погнал пешком перед конями, 
Чтобы кони ноги ей топтали.
Миновали росную долину, 
Выбрались на ровную дорогу, 
Вот ступили и на двор Груицы, 
Видят разоренное подворье. 
Кликнул тут Груица-воевода, 
Кликнул всех, и молодых и старых, 
Чтоб к нему явились на подворье, 
Чтоб вина испить, испить ракии, 
Вымазал пребелую Петкану 
Черною смолой, намазал воском, 
Запалил Петкану при народе, 
Чтобы пир заздравный освещала.