СОЛОН

Саламин

Все горожане, сюда! Я торговый гость саламинский,
      Но не товары привез, - нет, я привез вам стихи.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Быть бы мне лучше, ей-ей, фолегандрием иль сикинитом,
      Чем гражданином Афин, родину б мне поменять!
Скоро, гляди, про меня и молва разнесется дурная:
      "Этот из тех, кто из рук выпустили Саламин!"
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На Саламин! Как один человек, за остров желанный
      Все ополчимся! С Афин смоем проклятый позор!

Благозаконие

Наша страна не погибнет вовеки по воле Зевеса
     И по решенью других присно-блаженных богов.
Ибо хранитель такой, как благая Афина Паллада,
     Гордая грозным отцом, длани простерла над ней.
Но, уступая корысти, объятые силой безумья,
     Граждане сами не прочь город великий сгубить.
Кривдой полны и владыки народа, и им уготован
     Жребий печальный: испьют чашу несчастий до дна.
Им не привычно спесивость обуздывать и, отдаваясь
     Мирной усладе пиров, их в тишине проводить, -
Нет, под покровом деяний постыдных они богатеют
     И, не щадя ничего, будь это храмов казна
Или народа добро, предаются, как тати, хищенью, -
     Правды священный закон в пренебреженье у них!
Но, и молчанье храня, знает Правда, чтó есть и чтó было:
     Пусть хоть и поздно, за грех все-таки взыщет она!
Будет тот час для народа всего неизбежною раной,
     К горькому рабству в полон быстро народ попадет!
Рабство ж пробудит от дремы и брань и раздор межусобый:
     Юности радостный цвет будет войной унесен...
Благозаконье же всюду являет порядок и стройность,
     В силах оно наложить цепь на неправых людей,
Сгладить неровности, наглость унизить, ослабить
                                             кичливость,
     Злого обмана цветы высушить вплоть до корней,
Выправить дел кривизну, и чрезмерную гордость умерить,
     И разномыслья делам вместе со злобной враждой
Быстрый конец положить навсегда, и тогда начинает
     Всюду, где люди живут, разум с порядком царить.

Седмицы человеческой жизни

Маленький мальчик, еще неразумный и слабый, теряет,
     Чуть ему минет семь лет, первые зубы свои;
Если же бог доведет до конца седмицу вторую,
     Отрок являет уже признаки зрелости нам.
В третью у юноши быстро завьется, при росте всех членов,
     Нежный пушок бороды, кожи меняется цвет.
Всякий в седмице четвертой уже достигает расцвета
     Силы телесной, и в ней доблести явствует знак.
В пятую - время подумать о браке желанном мужчине,
     Чтобы свой род продолжать в ряде цветущих детей.
Ум человека в шестую седмицу вполне созревает
     И не стремится уже к неисполнимым делам.
Разум и речь в семь седмиц уже в полном бывают расцвете,
     Также и в восемь - расцвет длится четырнадцать
                                                  лет.
Мощен еще человек и в девятой, однако слабеют
     Для веледоблестных дел слово и разум его.
Если ж десятое бог доведет до конца семилетье,
     Ранним не будет тогда смертный конец для людей.

К Мимнерму

Нет, хоть теперь убедись, исключи это слово из песни
      И не гневись, что тебя лучше я выразил мысль,
Лигиастид! Пожелай, изменив свою злую молитву,
      Лет восьмидесяти смерти предела достичь.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Также без слез да не будет кончина моя: умирая,
      Стоны друзьям и тоску я бы оставить желал.

К Фоку

"Нет в Солоне мысли мудрой, нет отваги стойкой в нем:
В дверь к нему стучалось счастье - и не принял он его.
В неводе улов имея, не решился он на брег
Вытянуть его: умом, знать, он и сердцем ослабел.
Боги! Мне б добиться власти, мне бы полнотой богатств
Насладиться и в Афинах день процарствовать один -
На другой дерите шкуру, род мой с корнем истребив!"
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                                 Если ж родину свою
Я щадил, не стал тираном и насилий над страной
Не творил, своей же славы не позорил, не сквернил,
В том не каюсь: так скорее я надеюсь превзойти
Всех людей.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...А они, желая грабить, ожиданий шли полны,
Думал каждый, что добудет благ житейских без границ,
Думал: под личиной мягкой крою я свирепый нрав.
Тщетны были их мечтанья... Ныне, в гневе на меня,
Смотрят все они так злобно, словно стал я им врагом.
Пусть их! Все, что обещал я, мне исполнить удалось,
И труды мои не тщетны. Не хочу я, как тиран,
По пути идти насилий иль дурным дать ту же часть,
Что и добрым горожанам, в тучных родины полях.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Моей свидетельницей пред судом времен..."

Моей свидетельницей пред судом времен
Да будет черная земля, святая мать
Богов небесных! Я убрал с нее позор
Повсюду водруженных по межам столбов.
Была земля рабыней, стала вольною.
И многих в стены богозданыой родины
Вернул афинян, проданных в полон чужой
Кто правосудно, кто неправдой. Я домой
Привел скитальцев, беглецов, укрывшихся
От долга неоплатного, родную речь
Забывших средь скитаний по чужим краям.
Другим, что здесь меж ними, обнищалые,
В постыдном рабстве жили, трепеща владык,
Игралища их прихотей, свободу дал.
Законной властью облеченный, что сулил,
С насильем правду сочетав, - исполнил я.
Уставы общих малым и великим прав
Я начертал; всем равный дал и скорый суд.
Когда б другой, корыстный, злонамеренный,
Моим рожном вооружился, стада б он
Не уберег и не упас. Когда бы сам
Противников я слушал всех и слушал все,
Что мне кричали эти и кричали те,
Осиротел бы город, много пало бы
В усобице сограждан. Так со всех сторон
Я отбивался, словно волк от своры псов.