АЛКЕЙ

К Сапфо

Сапфо фиалкокудрая, чистая,
С улыбкой нежной! Очень мне хочется
    Сказать тебе кой-что тихонько,
    Только не смею: мне стыд мешает.
 

Весна

И звенят и гремят
     вдоль проездных дорог
За каймою цветов
     многоголосые
Хоры птиц на дубах
     с близких лагун и гор;
Там вода с высоты
     льется студеная,
Голубеющих лоз —
     всходов кормилица.
По прибрежью камыш
     в шапках зеленых спит.
Чу! Кукушка с холма
     гулко-болтливая
Все кукует: весна.
     Ласточка птенчиков
Под карнизами крыш
     кормит по улицам,
Хлопотливо мелькнет
     в трепете быстрых крыл,
Чуть послышится ей
     тонкое теньканье.
 

К Аполлону

Когда родился Феб-Аполлон, ему
Златою митрой Зевс повязал чело,
И лиру дал, и белоснежных
     Дал лебедей с колесницей легкой.
 
Слал в Дельфы сына — у касталийских струй
Вещать уставы вечные эллинам.
Бразды схватив, возница гонит
     Стаю на север гиперборейский.
 
Сложив хвалебный в оные дни пеан,
Велят дельфийцы отрокам, с пением
И пляской обходя треножник,
     Юного звать в хороводы бога.
 
Гостил год целый в гипербореях Феб —
И вспомнил храм свой. Лето горит: пора
Звучать треножникам дельфийским.
     Лёт лебединый на полдень клонит.
 
Сын отчий в небе, царь Аполлон, гряди!
Бежит по лирам трепет. И сладостней
Зарю встречает щекот славий.
     Ласточки щебет звончей. Цикада
 
Хмельней стрекочет, не о своей глася
Блаженной доле, но вдохновенная
От бога песен. Касталийский
     Плещет родник серебром гремучим.
 

К Гермию

Славься, Гермий, царь на Киллене! Сердце,
Майин сын, тебя мне велит восславить,
На святых горах от владыки мира
     Тайно зачатый.
 

К Афине

Афина-дева, браней владычица!
Ты, что обходишь свой коронейский храм
По заливным лугам священным —
     Там, где поток Коралийский плещет!
 

К Эроту

Всех сил бессмертных юный тот бог страшней,
Кого — богиня в легких сандалиях — 
От златокудрого Зефира
        Радуга нам родила, Ирида.
 

К Диоскурам

Вы, богатыри, Полидевк и Кастор,
Леды сыновья и владыки Зевса,
Воссияйте нам от земли Пелопа
     Властью благою.
 
Пронесетесь вы по земным просторам,
По приволью вод на конях летучих,
Чудом на скаку от прискорбной смерти
     Смертных спасая.
 
Высоко поверх корабельных скамей
Вот сверкнули вы на тугих канатах,
В тягостную ночь проливаясь светом
     Черному судну.
 

Гимн реке Гербу

Гебр, близ Эны, ты, красивобережный,
В пурпурную зыбь убегаешь к морю,
Пенясь и гремя, по фракийским гребням,
      Славный купаньем.
 
Девушки кругом у волны толпятся,
Ласковые руки бегут по бедрам.
Словно маслом стан натирая, нежат
      Кожу водою.
 

Вина Елены

Но жива молва — от тебя, Елена,
Цепь недобрых дел заплелась Приаму
На погибель всем: Илион не ты ли
     Испепелила?
 
Не такую взял Эакид невесту,
Всех богов созвал он на свадьбу. Деву
Нежную увлек из чертогов моря
     К дому кентавра
 
На желанный брак. Развязала пояс
Девичий любовь, порадев Пелею
И красе морей, нереиде. Только
     Год обернулся,
 
Родила она полубога-сына,
Рыжим скакунам удальца-возницу,
А Елена град и народ фригийский
     Страстью сгубила.
 

Гимн Митиленам

Ныне гимном тебя
               славлю, земля,
                    нежных питомцев мать:
С цветом граждан могли
               поле держать
                     в первых рядах дружин;
О себе думы нет;
              выпал им долг —
                     каждый по-мужнему,
С той же волей, что муж
                дело вершил,
                        мужеством мужем был.
Будь я мудрым, как бог,
               будь одарен
                       мыслью провидящей,
Волоска б одного
                наперекор
                       Зевсу не вырвать мне.
Мужи зрелые мы,
             в свалке судеб
                     нам по плечу борьба,
Но не мудро ввергать
               отроков пыл
                      в ярость смятенных битв.
Что ж они? — Чуть на град
              грозной ордой
                      вдруг навалился враг,
Вспыхнув детской душой,
               не оробев,
                      в руки мечи — и в бой!
 

"Что из кувшина чéрпать большим ковшом?.."

Что из кувшина чéрпать большим ковшом?
К чему усилье? Я убеждал тебя
Не проводить со мною праздно
     Дни, опьяняясь вином и песней.
 
Зачем страшиться моря? Как мóрок злой,
Пройдет морозный холод предутренний,
Нам бы на борт взойти скорее —
     В руки кормило, подпоры вырвать.
 
И от причала прочь, повернув ладью
Навстречу ветру. С легкой душой тогда
Мы предавались бы веселью, —
     То-то бы пить и гулять на славу!
 
А ты, бессильно руку на мой рукав
Повесив, кличешь: "Мальчик, подушку мне
Под голову! Певец, такою
     Песней меня не заманишь в море".
 

Буря

Пойми, кто может, буйную дурь ветров!
Валы катятся — этот отсюда, тот
Оттуда... В их мятежной свалке
     Носимся мы с кораблем смоленым,
 
Едва противясь натиску злобных волн.
Уж захлестнула палубу сплошь вода;
Уже просвечивает парус,
     Весь продырявлен. Ослабли скрепы.
 

Буря не унимается

Что делать, буря не унимается,
Срывает якорь яростью буйных сил,
Уж груз в пучину сброшен. В схватке
     С глубью кипящей гребут, как могут.
 
Но, уступая тяжким ударам волн,
Не хочет больше с бурей бороться струг:
Он рад бы наскочить на камень
     И погрузиться на дно пучины.
 
Такой довлеет жребий ему, друзья,
И я всем сердцем рад позабыть беду,
И с вами разделить веселье,
     И насладиться за чашей Вакха.
 
Тогда нас гибель ждет неминуемо.
Безумец жалкий сам ослепит себя — 
Но мы...
 

Новый вал

Под взметом ветра новый взъярился вал.
Навис угрозой тяжких трудов и бед.
Натерпимся, когда на судно
     Бурно обрушится пенный гребень.
 
Дружней за дело! И возведем оплот,
Как медной броней, борт опояшем мы,
Противоборствуя пучине,
     В гавань надежную бег направим.
 
Да не поддастся слабости круг борцов!
Друзья, грядет к нам буря великая.
О, вспомните борьбу былую,
     Каждый пусть ныне стяжает славу.
 
Не посрамим же трусостью предков прах,
В земле под нами здесь упокоенных:
Они воздвигли этот город
     На благоденствие нам, потомкам.
 
Но есть иные — люди, не властные
В своих желаньях. Темным страстям служа,
Их опозоренные руки
     Предали город рукам таким же.
 

К Митиленянам

Он знай шагает по головам, а вы
Безмолвны, словно оцепенелые
Жрецы перед загробной тенью,
   Грозно восставшей из мрака мертвых.
 
Пока не поздно, вдумайтесь, граждане,
Пока поленья только чадят, дымясь,
Не мешкая, глушите пламя,
   Иль запылает оно пожаром.
 

"Метит хищник царить..."

Метит хищник царить,
     Самовластвовать зарится,
Все вверх дном повернет.—
     Накренились весы. Что спим?
 

"Ни грозящим кремлем..."

     Ни грозящим кремлем
     Не защититесь вы,
Ни стеной твердокаменной:
 
     Башни, града оплот, — 
     Бранники храбрые.
     Ты киркой шевели,
         Каменотес,
     Бережно хрупкий пласт:
 
     Не осыпал бы с круч
         Каменный град
     Буйную голову!
 

"Медью воинской весь блестит..."

Медью воинской весь блестит,
Весь оружием убран дом — 
     Арею в честь!
 
Тут шеломы как жар горят,
И колышутся белые
     На них хвосты.
 
Там медяные поножи
На гвоздях поразвешаны;
     Кольчуги там.
 
Вот и панцири из холста;
Вот и полные, круглые
     Лежат щиты.
 
Есть булаты халкидские,
Есть и пояс и перевязь;
     Готово все!
 
Ничего не забыто здесь;
Не забудем и мы, друзья,
     За что взялись!
 

"Пить, пить давайте!.."

Пить, пить давайте! Каждый напейся пьян,
Хоть и не хочешь, пьянствуй! Издох Мирсил.
 

К городу Митиленам

Как проходимец, страстно мечтающий
По знатным барам запросто хаживать,
Тебя не съел он и, бытуя
     Трудно, в домашнем кругу был сносен.
 
Когда же в буйстве высокомерия,
Упившись властью, стал лиходейничать,
Как все безумцы-лиходеи, —
     Мы не стерпели его безумья.
 
Не раз скользили мы над погибелью,
Но повернулось все к стародавнему:
С оскоминою эта сладость,
     Да не бывает добра без худа.
 

"Не помню, право, - я малолетком был..."

Не помню, право, — я малолетком был.
Когда милы нам руки кормилицы, — 
Но знаю, от отца слыхал я:
    Был возвеличен он Пентилидом.
 
Пусть злорадетель родины свергнут им:
Меланхр низвергнут! Но низвергатель сам
Попрал тирана, чтоб тираном
    Сесть царевать над печальным градом.
 

"Всенародным судом..."

Всенародным судом
    Отдали вы
Родину бедную,
Злополучный наш град,
    В руки — кому ж?
Родины пасынку!
 
Стал тираном Питтак,
    Города враг,
Родины выродок.
 

"Ты был мне другом..."

Ты был мне другом — сиречь одним из тех,
Кого послаще потчевать — козочкой,
Молочной свинкою — пригоже,
     Как неспроста нам велит присловье...
 

"Нам сказать бы ему: флейта он сладкая..."

 Нам сказать бы ему: флейта он сладкая, 
 Да фальшиво поет дудка за пиршеством. 
 Присоседился он к теплым приятелям, 
 В глотку льет заодно с глупою братией. 

 За женою он взял, кровной атридянкой, 
 Право град пожирать, словно при Мирсиле, 
 Пока жребий войны не обратит Арей 
 Нам в удачу. Тогда — гневу забвение! 

 Мы положим конец сердце нам гложущей 
 Распре. Смуту уймем. Поднял усобицу 
 Олимпиец один; в горе народ он ввел, 
 А Питтаку добыл славы желанной звон. 
   

"Не всегда продувной..."

Не всегда продувной
Бестией был Питтак
И беспечен умом.
Нам, главарям, клялся,
На алтарь положа
Руку, а сам берег
Злорадетелей родины,
И за тем лишь глядел,
Как бы предатели
Не открылись его
Давним союзникам.
 

"За кружкой кружку - только бы бражничать..."

За кружкой кружку — только бы бражничать...
И днем, и ночью полон весь дом вином.
Он песни пьяные горланит,
     И умолкает глагол закона.

Тех буйных оргий не позабыл и Гирр,
Когда внезапно бурно возвысился:
Он ночи напролет в разгуле...
     Только и слышно — черпак по днищу.

И ты, пропойцы темное детище,
Такою взыскан славой и почестью,
Какие подобают мужу
     Доблести кровной, честного рода.
 

Алкей в святилище Геры

 
1

Там оградили жители Лéсбоса
Большой участок, издали видимый,
И жертвенники для служенья
     Установили богам блаженным.

Там призывают Зевса-Дарителя,
Там славословит Геру Эолии,
Живой исток рождений, — третьим
     Славят безрогого Диониса.

Склоните ж, боги, благословенный слух
К моленьям нашим, дайте же, дайте нам
От этой тягости изгнанья —
     Сердцу скорбящему избавленье.

И пусть обрушит ярость эриния
На сына Гирра, — некогда братству он
Над кровью овна клялся свято
     Недругам друга вовек не выдать.

Иль биться насмерть и под мечами пасть
За землю — к славе временщиков лихих,
Или, до корня истребив их,
     Бремя безвременья снять с народа.

Брюхан же властный наедине с собой
Не вел беседы — душу не выспросив,
Он, клятвы попирая, жадно
     Жрет Митилены, как жрал их Мирсил.

2

. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Пусть на землю падет. В уединении
Глухо ночь проведет. Пусть на урочище
За высокой оградой Геры
     Непорочным пребудет в святилище".

Так живу я, горюн,— как деревенщина
Захолустья. В мечтах слышу глашатая
Зов привычный, меня на вече
     Зычно кличущий: "Агесилая сын!"

Кличет, в думу зовет. Клич этот слышали
И отец мой, и дед. Слушали, старились
Между склок и раскола граждан.
     Грустно! Сам же себя обездолил я.

В эту глушь убежал, словно Онóмаклес,
Уподобился здесь волку-отшельнику
В пору междоусобий. Распрю
     Не к добру затевать, коль родник один.

Я, сойдя с корабля на землю черную,
У блаженных богов скрылся в обители,
Вдалеке от тревог мятежных —
     И на сходбищах только бываю я:

В длинных платьях текут хоры лесбиянок,
Меж собой в красоте там состязаются.
Клики. Жен ежегодный праздник.
     Завываний священных повторный глас.
 

Послание Питтаку

Какой, поведай, бог соблазнил тебя,
Злодей, ответить: "Мне не представился
Предлог тебя вернуть". Где совесть,
    Что неповинного ты караешь?

Но чист мой демон. Или ты мнишь: отказ
Твой сумасбродный звезды не слышали
На небесах? Умолкни! Небо
    Тьмы наших бедствий моли ослабит

Твой праздник жизни — время твое прошло.
Плоды, что были, дочиста собраны.
Надейся, жди: побег зеленый
    Отяжелеет от пышных гроздий.

Но поздно, поздно! Ведь от такой лозы
Так трудно зреет грузная кисть, склонясь.
Боюсь, до времени нарядный
    Твой виноград оборвут незрелым.

Где те, кто прежде здесь пребывал в трудах?
Ушли. Не гнать бы от виноградников
Их прочь. Бывалый виноградарь
    С поля двойной урожай снимает.
 

О лидийцах и Питтаке

Зевс, в лихие дни неудач лидийцы
Нам две тысячи золотых давали,
Только бы войти мы смогли всей силой
     В город священный.
Благ от нас они не видали. Толком
Не узнали нас. Насулила много
Хитрая лиса, улизнуть лелея
     Втайне надежду.
 

"От пределов земли..."

От пределов земли
  Меч ты принес домой;
Рукоять на мече
  Кости слоновой,
Вся в оправе златой.
  Знать, вавилонянам
Воин пришлый служил
  Доблестью эллинской!
Ставкой — жизнь. Чья возьмет?
  И великана ты
Из царевых убил,
  Единоборствуя,
Чей единый был дрот
  Мерою в пять локтей.
 

"Моим поведай: сам уцелел Алкей..."

Моим поведай: сам уцелел Алкей,
Доспехи ж взяты. Ворог аттический,
Кичась, повесил мой заветный
     Щит в терему совоокой Девы.
 

Другу Меланиппу

Пей же, пей, Меланипп,
     До забвения пей со мной.
Если рок в Ахеронт,
     В эту грустную мглу, меня
Окунул,— что мечтать,
     Будто к солнцу вернемся вновь!
Полно, так высоко
     Заноситься умом не нам.
И Сизиф возомнил
     Превзойти здравый толк людской:
Смерть надменно смирить.
     Но принудил бахвала рок.
Хоть и был царь хитер,
     Безвозвратно, покорно вновь
Переплыть Ахеронт.
     И придумал ему Кронид
Небывалую казнь,
     Неизбывный Сизифов труд,
Там, под черной землей.
     Не горюй же о смерти, друг.
Ты же ропщешь, — к чему?
     Плачь не плачь — неминуем путь.
Нам без жалоб терпеть
     Подобает утрату. Пусть
Свирепеет буран
     И безумствует север. Мы 
Будем пить и хмелеть:
     Нам лекарство от зол — вино.
 

Зима

Дождит отец Зевс с неба ненастного,
И ветер дует стужею севера;
И стынут струйки дождевые,
     И замерзают ручьи под вьюгой.

Как быть зимой нам? Слушай: огонь зажги,
Да, не жалея, в кубки глубокие
Лей хмель отрадный, да теплее
     По уши в мягкую шерсть укройся.
 

"Будем пить!.."

Будем пить! И елей
     Время зажечь:
Зимний недолог день.

Расписные на стол,
     Милый, поставь
Чаши глубокие!

Хмель в них лей — не жалей!
     Дал нам вино
Добрый Семелин сын

Думы в кубках топить...
     По два налей
Полные каждому!

Благо было б начать:
     Выпить один — 
И за другим черед.
 

Лето

Сохнет, други, гортань, —
     Дайте вина!
Звездный ярится Пес.

Пекла летнего жар
     Тяжек и лют;
Жаждет, горит земля.

Не цикада — певец!
     Ей нипочем
Этот палящий зной:

Все звенит да звенит
     В чаще ветвей
Стрекотом жестких крыл.

Все гремит, — а в лугах
     Злою звездой
Никнет сожженный цвет.

Вот пора: помирай!
     Бесятся псы,
Женщины бесятся.

Муж — без сил: иссушил
     Чресла и мозг
Пламенный Сириус.
 

"Черплем из кубков мы..."

Черплем из кубков мы
Негу медвяную,
С негой медвяною
В сердце вселяются
Ярого бешенства
Оводы острые.
 

"Мнится: все бы нам пить да пить!.."

Мнится: все бы нам пить да пить!
Сладко в голову бьет вино, -
     А там — хоть плачь!

Тяжким облаком ляжет хмель.
В мыслях — чад, на душе — тоска.
     Себя коришь,

Сожалеешь невесть о чем,
И веселый не весел зов:
    "Ну пей же! Пей!"
 

"К чему раздумьем сердце мрачить, друзья?.."

К чему раздумьем сердце мрачить, друзья?
Предотвратим ли думой грядущее?
Вино — из всех лекарств лекарство
     Против унынья. Напьемся ж пьяны!
 

"Из душистых трав и цветов пахучих..."

Из душистых трав и цветов пахучих
Ожерелием окружите шею
И на грудь струей благовонной лейте
     Сладкое мирро!
 

"Позовите мне, други..."

Позовите мне, други,
Приятного сердцу Менона!
Без него же невесело мне
На попойке веселой.
 

"На седую главу..."

На седую главу —
     Буйная бед
Мало ль изведала? —

Лей мне мирро! На грудь,
     В космах седых,
Лей благовонное!
 

"Помнят в Спарте Аристодема..."

   Помнят в Спарте Аристодема
Крылатое слово; в силе слово то.
   Царь сказал: "Человек — богатство".
Нет бедному славы, чести — нищему.
 

"...общий лесбияне"

              ...общий лесбияне
Большой земли участок отрезали,
     Красивый для богов бессмертных,
     Всюду на нем алтари расставив.

Отца богов призвав милосердного,
Затем почтенную эолийскую
     Богиню-мать, всего начало,
     Третьим — Диониса-Сыроядца.

Призвавши также бога Кемелия...
Так ныне дружелюбно склоните слух
     К заклятьям нашим: от страданий
     Тяжких в изгнании нас спасите.

На сына ж Гирра впредь да обрушится
Эриний злоба: мы все клялись тогда,
     Заклав овец, что не изменим
     В веки веков нашей крепкой дружбе:

Но иль погибнем, землей закутавшись,
От рук всех тех, кто правил страной тогда,
     Иль, их сразивши, от страданий
     Тяжких народ наконец избавим.

А он, пузатый, не побеседовал
С душой своей, но без колебания,
     Поправ ногами нагло клятвы,
     Жрет нашу родину, нам же...