О поединке Аваза с Ландахуром и о рождении Нурали

С трона поднялся шах Гуругли,
Глянул в трубу подзорную он:
Пыльную тучу видит вдали,
Трепет зловещий черных знамен.
Сетьеметателей видит он,
Копьеметателей видит он,
Лучников видит сомкнутый ряд,
Палиценосцев шлемы блестят,
Их заклинатели в бой ведут,
Трубы в степи громово ревут -
Всюду, куда ни глянешь, враги, -
Боже, спасти страну помоги!
Слезы текут из старческих глаз:
"Кто заступиться сможет за нас?"
С места вскочил могучий Аваз:
"Встать на защиту мне повели,
Добрый отец, кручину развей!"
Обнял Аваза шах Гуругли:
"Не даровал аллах мне детей -
Ты для меня стал сыном родным
И упованьем жизни моей!"

Близких пожаров стелется дым, -
Степь полонила злая орда,
Неотвратима эта беда.

И на битву, в тот же час,
Снаряжаться стал Аваз.
Был суров наряд бойца:
Кудри он отвел с лица,
Шлем тяжелый он надел
Вместо пышного венца.
Плащ парчовый сбросив с плеч,
Исфаханский выбрал меч.
Барабан он взял двойной,
Грудь коня одел броней, - 
Семь щитов подвесив в ряд.
Покачал копье в руке,
Засверкал героя взгляд,
Словно искры на клинке.
То не багрово пышет заря, -
Сыплют копыта огненный дождь.
Скачет вперед, гнедого яря,
Вольных таджиков пламенный вождь.

Орды получат грозный отпор.
Жаждет разбить он вражеский стан.
Ошеломленно замер простор, -
Так грохотал двойной барабан.
Бьет барабан на ранней заре.
"Эй, выходи!" - взывает Аваз.
Хан Ландахур, в походном шатре,
Будто не слыша, спит развалясь.
Муху и то не сгонит с виска,
В битву Аваз устал его звать.

В оцепененье встали войска -
Каждый боится первым начать.
Взвыл вдруг пронзительно турий рог,
Задние стали ближних толкать.
И, как огромный злой осьминог,
Ринулась разом черная рать.
Многих Аваз сразил наповал,
Стрелы свистят бегущим вдогон.
Он словно волк, который попал
К овцам безмозглым в зимний загон.
Гневен его пылающий взор,
Против врагов он бьется один.

Слуги вбежали в ханский шатер:
"Встань, Ландахур! Беда, властелин!
Враг уничтожит племя твое,
Выйди, настало время твое!"
Сбросив с себя похмелья угар,
Хан Ландахур поднялся с ковра.
Вышел в развалку он из шатра,
Темя его как будто гора,
Уши дехканских больше чапар,
Толще бревна в руках булава.
Видя Аваза, гордого льва,
Хан подкрутил надменно усы,
И, подбоченившись для красы,
Дерзкие выкрикнул он слова:
"Эй, Аваз, змееныш ты,
Гуругли приемыш ты.
Всех я в турий рог свернул,
Ты пошел наперекор.
И за это твой Чамбул
Запылает, как костер!"
Усмехнулся тут Аваз:
"Похваляться ты горазд,
Это слабых жен удел,
Славен тот, кто в битве смел!
Будем биться мы вдвоем,
Все решает этот день.
Я лазоревым копьем
Пробивал насквозь кремень!"

Ландахур схватил свой лук,
Он прищурил глаз косой.
Тетива запела вдруг
Разозленною осой.
В сердце целил он со зла,
Лиходей старался зря -
Чуть царапнула стрела
Крепкий щит богатыря.
Ландахур метнул свое
Восьмигранное копье,
Встретив панцирь боевой,
Древко брызнуло щепой.

Булаву, что было сил,
Враг в Аваза запустил.
Смертоносным был удар -
Шлем героя защитил.
Но взметнулся пыльный гриб,
Поле боя скрылось с глаз,
Все решили, что погиб,
Побежден врагом Аваз.
Поднялся в Чахмбуле стон:
"Край наш будет разорен!"
И заплакал Гуругли
Над судьбой своей земли.

Тут ветерок степной налетел,
Даль прояснела, пыль улеглась.
Видят таджики, что уцелел
И невредим, как прежде, Аваз.
Снова скрестились с лязгом мечи,
Стали в руках они горячи.
Ноги покрепче вдев в стремена,
Близко сошлись враги-силачи.
Их боевые кони храпят,
Грудью сшибить врага норовят.
Друг возле друга кругом кружат -
Промах противника сторожат.
Долгих три ночи, целых три дня
Не отдыхали оба коня.
Начал Аваза конь отставать -
В яму ногою он угодил,
Бабку переднюю повредил.
Стал богатырь коня умолять:
"Друг, Зуйналкир, мой верный гнедой,
Не погуби меня, молодой, -
Станет победу праздновать враг!"
Силы последние конь напряг,
Круп от горячего пота взмок,
Сдвинуться с места, бедный, не смог.
Плетью Аваз любимца хватил,
Больше с отчаянья, не со зла...
Тут Ландахур к нему подскочил,
Вышиб Аваза он из седла.
Руки злодей герою сковал,
Цепью вкруг пояса обвязал.
Сзади коня вели в поводу,
Выставлен был Аваз на виду,
Чтоб потешаться люди могли.

Сам Ландахур пришел на майдан,
Голос ему громовый был дан.
Хрипло орал он: "Эй, Гуругли,
Мы два властителя, два царя,
Силе моей противишься зря!
Глянь, на цепи твой сын Авазхон,
Я беспощадный сокол времен!"
И Гуругли-султон не стерпел,
Он словно снег в горах побелел.
Благоразумье бросив свое,
Выхватил он литое копье,
С силой его в злодея метнул.
Хан Ландахур с усмешкой взглянул,
Голой рукой отбил он удар:
"Эй, мой султон, ты вспыльчив, но стар.
Рядом с Авазом место твое,
Встань, потешай народ, авлиё!"
Так наглумясь над пленными всласть,
Кровью упившись, в дымном огне,
Хан Ландахур, победой гордясь,
Въехал в Чамбул на белом коне.

Мужа в слезах ждала Каракуз.
"Где мой Аваз? - звала Каракуз. -
Враг осквернил наш древний очаг,
Слезы вселенной стынут в очах,
Сыплю на голову серый прах.
Две мои дочки, крылья мои,
Разве сражаться в силе они?
Участь моя и ваша горька... "
Изорвала одежды шелка
И, талисман повесив на грудь,
Голубем взмыла под облака,
Чтоб от насильника ускользнуть.
Ей ветерок попутный помог,
Хан дочерей ее взял в залог,
Их на голодную смерть обрек.
Сжалься над ними, праведный бог!

И Каракуз исчезла, друзья,
В небе незримая та стезя,
Тает в небесной сини она.
Вдруг средь седой пустыни она,
В мареве зноя, в мертвых песках,
Видит в зеленой дымке сады,
Слышит воркующий плеск воды.

Правил страной Шохбоз-падишах.
К трону владыки приведена,
Встала она смертельно бледна.
"Кто ты, сестра? - промолвил Шохбоз. -
Чьих ты сияющих стран луна?"
"Перед тобой, слепая от слез,
Богатыря Аваза жена".
"Слышал о нем, - ответил Шохбоз, -
Что же случилось с мужем твоим?"
"Семьдесят черных вражьих знамен
Тучей закрыли наш небосклон,
Горьких пожарищ стелется дым,
В плен мой Аваз попался живым,
Правит победу хан Ландахур".
Слушал Шохбоз и скорбен и хмур:
"Сердце мое сжигаешь, сестра.
Вижу, печаль твоя впрямь остра.
Слезы туманят звездный твой взор.

Хочешь - прими в подарок шатер,
Хочешь - я братом стану твоим?
Время придет, врагу отомстим!
Ты отдохни, опомнись сперва,
Здесь наберись здоровья и сил... "
Сладки, как мед, Шохбоза слова,
Но обещание он забыл.

... Месяц сверкающий Каракуз,
Твой освящен с Авазом союз!
Сына под сердцем носит она,
Но от рассвета и до темна
Хлеб добывала, тяжко трудясь,
Пообносилась, изорвалась.
Свора собак за нею гналась,
Вслед ей бросали ругань и грязь, -
Нищенкой жалкой пери звалась.

Горькое горе мыкать пришлось, -
Так восемь месяцев пронеслось.
Утром одним, в положенный срок,
У Каракуз родился сынок.
Только забота вновь велика:
Нету в груди ее молока.
Чем ей сынка свивать-пеленать,
Коль лоскутка в шатре не сыскать?
Снова вымаливать надо хлеб.
Случай помог ей; волей судеб
Возле чужих закрытых дверей
Старец согбенный встретился ей.
Чем-то напомнил он ей отца:
Даже похож немного с лица,
Посох держал такой же в руках.
И Каракуз взмолилась в слезах:
"Добрый отец, - сказала она, -
В этой стране живу я одна.
В ханском шатре, без малого год,
Мальчик без имени мой растет,
Сына никто не хочет назвать!"
Старец промолвил: "Бедная мать!
Вынеси мальчика из шатра,
Сына мне, милая, покажи,
Возле меня его положи.
Тельце его обдуют ветра,
В честь властелина мирной земли
Я нареку его Нурали.
Меч его будет из серебра,
Скоро его наступит пора -
Вырастит он - врагов победит!"
... Мальчик голодный плачет навзрыд.
И Каракуз с младенцем в руках,
Гордость смирив, пришла во дворец:
"Сын мной рожден, взгляни, падишах,
Храбрый Аваз ребенка отец.
Если умрет наш маленький сын,
Будешь виновен ты, властелин".

Шах застонал на троне своем,
Взял он мальчонку в собственный дом,
И возгласил глашатай указ:
"Люди, забудьте имя Аваз.
Мальчик Шохбозом усыновлен,
Он унаследует шахский трон.
Тот, кто болтнет иное хоть раз,
Будет в тюрьме немедля казнен!"

Незаметно годы шли,
Быстро вырос Нурали.
Он сильнее всех детей,
Зачинатель их затей.
В восемь лет широк в плечах,
Не по-детски мудр в речах.
Первый он в любой игре.
... Раз на праздничной заре
Он с вазировым сынком
В бабки резался тайком.
Сын вазира дерзким был:
Нурали он оскорбил.
Бабку кинул наш герой
И обидчика подбил.
Сил малец не рассчитал,
В ветхий домик он попал.
И, саманный, треснул дом,
Стал зиять в стене пролом.

... В домике том колдунья жила,
Пряжу из козьей шерсти пряла.
Бабка ей спину больно ожгла,
И завертелась ведьма волчком.
Шел Нурали за бабкой своей,
И не успел он стать у дверей,
Встречен был ведьминым язычком:
"Чертополох! - кричала она. -
Чтоб ты подох! - кричала она. -
Силой с родным сравнился отцом,
Стал он в тюрьме живым мертвецом!"
Кинулся прочь бежать Нурали,
Ведьму не выслушав до конца,
Матери крикнул он издали:
"Имя скажи родного отца!"
И Каракуз, краснея до слез, -
Трудно любимому сыну лгать! -
Пряча глаза, шепнула: "Шохбоз!"
"Нет, ты должна мне правду сказать! -
Он осердясь прикрикнул на мать. -
Понял давно я всею душой,
Что в стороне живем мы чужой".
Гневный порыв ее испугал,
Больше она не прятала глаз:
"Правду, сынок, узнать пожелал -
Славный отец твой витязь Аваз.

Тот, кто кремень пронзает копьем,
Кто повергает недругов в страх.
Гибнет герой в зиндане глухом,
Мы же из милости здесь живем,
На даровых, но горьких хлебах".

... Степью безлюдной мчится Куранг,
Всадник тобой гордится, Куранг.
Тайно уехал он из дворца,
Чтоб разыскать родного отца.
В мертвой степи сушняк да полынь,
Пыльного зноя здесь торжество.
Только джейраны, дети пустынь,
Были добычей редкой его.
В зыби песчаной вдруг Нурали
Конский табун заметил вдали.
Тут же шалаш стоял небольшой,
Наспех покрытый драной кошмой.
"Кто в той кибитке, друг или враг?
Эх, не попасться бы мне впросак!"
И, рассудив по-здравому так,
Войлочный он напялил колпак,
Перепоясал свой стан тесьмой,
С тыквой священною и сумой,
С виду как старый дервиш-чудак,
Тихо подъехал он к шалашу:
"Я подаянье, - молвил, - прошу!.. "

И, словно долгий жалобный стон,
Песнь зазвучала древних времен:
"Я на солнечном рассвете в изголовье милой стал,
Чтоб увидеть брови эти, уст нетронутый коралл.
Зубы белые светились, словно месяц молодой,
И от родинок на шее я рассудок потерял.
Видно, царственным каламом рисовал ее аллах,
Он такого совершенства никогда не создавал.
Я один брожу по миру, позабыв твой аромат,
Пыль вселенной лик твой скрыла, чтоб я милой не видал".

Словно рассвет в степи занялся:
Полог кибитки приподнялся.
Девушек он увидал двоих
Изнеможенных, в платьях худых.
"Ты извини нас, добрый старик, -
Робко одна сказала из них. -
Мы пред тобой стоим босиком,
Не приглашаем в нищенский дом.
Нет ни кусочка хлеба у нас,
Знай, наш родитель светлый Аваз.
Славного имени лишены,
Ханские мы пасем табуны.
То Ландахура злого приказ.
Род наш в темнице ханской угас,
Мы молоком здесь сыты одним!.. "

В степь повернул коня Нурали,
Он не открылся сестрам родным,
Чтоб удержать его не смогли.
Долго он ехал, и вдруг перед ним,
Город неведомый стал вдали.
В окнах заката плавился свет,
Как изумруд, сверкал минарет.
Вновь, словно дервиш, сгорбился он,
Песню завел, как жалостный стон:
"Ты надменной красотою уподобилась луне.
Над землею золотою путь свершая в вышине.
Нам завещано всевышним обездоленных жалеть, -
Ты навстречу к тем не вышла, у кого душа в огне.
Не могу налюбоваться, ты как деревце в раю, -
Пылким юношам и старцам пери грезится во сне.
Зубы - йеменские перлы, рот - шиповника бутон.
О, зачем с вороньей стаей кружит сокол в вышине?
Упованье я имею воспевать тебя всегда,
Но, от робости немея, встал я молча в стороне.
Одари страдальца взглядом, луч надежды зарони.
Я сгораю с милой рядом, ты неласкова ко мне!"
Вдруг голубок спустился с высот:
"Ах, как прекрасно нищий поет!
Что ты здесь ищешь, страх позабыв,
Песней, как пищей, нас одарив?"
"Голубь, - в ответ он, - светоч души,
Где здесь темница, мне укажи!"
"Друг мой, - ему голубка речет, -
Слышишь, река бурливо течет?
Рыщет в ущелье, в пенистой мгле!
За городской высокой стеной.
Там ты отыщешь скрытый в скале
Еле приметный ход потайной,
Он под речное дно приведет... "

Шумно река стремилась вперед
И валуны ворочала зло,
И Нурали раздумье взяло:
"Здесь и коня волною собьет,
Где отыскать мосток-переход?"
"Мост есть вверху у главных ворот,
Снова голубка молвит ему, -
Тот, кто на шаг к нему подойдет,
Будет навеки брошен в тюрьму".

Бьют копыта: зранг, зранг, зранг, -
Скачет берегом Куранг.
Мост бревенчатый вдали
Заприметил Нурали.
Ходит стражников дозор
У моста и под мостом,
И грозит ему костер
Дымным призрачным перстом.
Стража видит, что к реке
Едет дервиш в колпаке.
Не приметили меча,
Что держал "старик" в руке.
Он ударил, будто гром,
Он топтал врагов конем.
Всех наемников сразил
Он в неистовстве своем.
Только ветер да вода
Мертвым счет вели тогда.

Через мост он проскакал,
Миновал проем ворот
И услышал - возле скал,
Словно барс, река ревет.

Смрад идет из-под земли.
"Где-то здесь подземный ход!
Пусть, - подумал Нурали, -
Конь Куранг его найдет!"
Остро конское чутье:
Конь колена преклонил,
Наш герой схватил копье
И завал разворотил.
В темноту, в промозглый смрад
Бросил он витой канат.

... Еле живым был хан Гуругли,
Он бородой седою оброс.
Видеть глаза почти не могли,
Он до каната еле дополз,
Им обвязался крепко вокруг,
Знать он не знал, что спас его внук,
Полуживой он лег на кошму...
Снова канат был кинут во тьму,
Так опускался он много раз, -
Родичей храбрый юноша спас.
Мертвых внизу оставив одних,
Начал выпытывать у живых:
"Нет ли, друзья, Аваза средь вас?"
Тяжко вздохнув, сказал Гуругли:
"Сразу враги его увели,
Больше его не видел никто!
Только надеюсь я - жив Аваз!

Ниже еще ступенек на сто
Есть под землей другая тюрьма,
Тесная, как железный сундук,
Там ты Аваза сыщешь, мой друг!"
Словно живая движется тьма,
И утомителен капель стук,
Мгла, надвигаясь, глушит шаги.
Лестница в тайный склеп привела,
Там возле дверцы стража спала,
Смерти своей не чуют враги.
Шестеро пленника стерегли,
Окриком поднял их Нурали.
В смрадной тюрьме, под сводом сырым
Головы снес он всем шестерым.
Вышиб он дверь ударом ноги
И пред родителем встал своим.
Руки сложив почтительно, он
Отдал Авазу низкий поклон.
"Старец достойный, - молвил Аваз, -
Здесь, под землею, жизнь пронеслась.
Прахом одним питаясь, как раб,
Отяжелел я, телом ослаб.
Дух безо времени мой угас.
Нету со мной любимца коня,
Он из тюрьмы бы вынес меня!
Дервиш, ты сам в преклонных годах,
В страдной тюрьме мне быть до конца!.. "

Не отвечая, сын на руках,
Бережно вынес наверх отца,
Прямо в сиянье яркого дня.
Встретила там Аваза родня.
Тут же в саду, где розы цвели,
Обнял его старик Гуругли.
Радость с печалью схожа порой:
Освобожденный плакал герой,
"Я без семьи остался, один,
Без Каракуз мне радости нет".
К сердцу прижать хотел его сын,
Но не сказал ни слова в ответ, -
Скрыть свое имя дал он обет -
Он с Ландахуром счеты не свел!

Вновь на Куранге юный орел
В поле встречает дымный рассвет.

... Хан Ландахур вазиров созвал,
Гневно захватчик топнул ногой:
"Враг на зиндан подземный напал,
Знать я желаю, кто он такой!"
"Звезды открыли, мой властелин, -
Робко сказал один звездочет, -
Это Аваза-воина сын,
Голову с плеч тебе он снесет... "
Сбил звездочета хан кулаком,
Толком не выслушав до конца.
Краска с его сбежала лица:
"Вот кто прикинулся стариком!
Я проучу зазнайку-юнца,
Всех распотешит эта игра", -
И Ландахур шагнул из шатра.
Это не гром рокочет вдали,
То в барабан бьет днем Нурали.
Львенку не терпится в бой вступить,
Хочет злодею он отомстить.
Воздух в степи звенит, как струна,
Ждет в напряженье вражья страна.
Пыль поднялась завесой в степи,
Конь Зуйналкир призыв услыхал,
Он с золотой сорвался цепи,
Стойло свое разбил, разметал.
Прыгнул он в сад единым скачком,
Перед хозяином пал ничком.
Рад был любимца видеть Аваз.
Вымолвил конь: "Не дервиш нас спас,
То не старик, не странник седой,
А Нурали, твой сын молодой!"
"Нам торопиться надо сейчас!" -
В страшном волненье крикнул Аваз,
И на коне в небесную ширь
Прянул стремительно богатырь.

Что для коня овраг-буерак, -
Грива его, как взвихренный флаг.
Грозно земля и время гудит:
"Правый в бою врага победит!"

В поле с Нуралом он рядом встал,
Будто к скале прижалась скала.
Сын с головы колпак свой сорвал,
И, красотой сраженный чела,
Не отрывал от первенца глаз
Чуть не лишившийся чувств Аваз.
Проговорил он; "Милый сынок,
Ты еще молод - враг твой жесток,
Хан Ландахур коварный дракон,
Я был когда-то им побежден,
Он, словно вепрь осенний, свиреп".
"Добрый отец мой, ты не окреп,
С ханом сражусь один на один,
Будут враги разбиты твои!"
Так отвечал почтительно сын.

Солнце над степью встало в крови,
Углем багровым тлел небосклон, -
Ринулся в битву Нуралихон.
Латы сверкают, будто пожар,
У Ландахура крепок удар,
Но Нурали нацелил копье,
Щит раскололся, как скорлупа,
Ох, ненадежна славы тропа -
Хан Ландахур скатился с нее.
Наземь слетел с коня кувырком,
Насмерть сражен возмездья клинком.

Видя, что корчится хан в пыли,
Оцепенели вражьи войска,
Но, спохватясь, на приступ пошли, -
Так от дождей ярится река,
В мутной воде вертя пузыри.
В бой с Нурали вступили, смотри,
Ханской охраны богатыри.
Ордам не видно края-конца,
Меч от ударов быстрых горяч.
И не стерпело сердце отца,
Он на подмогу ринулся вскачь.

Рядом с сыном встал Аваз,
Бьются два богатыря.
Кровь потоком там лилась,
Пламенея, как заря.
Копьеносцев бьют они,
Знаменосцев бьют они,
Ханских лучников громят, -
Длится бой сто дней подряд.
Стал роптать кругом народ:
"От войны сплошной разор!
Ландахура алчный сброд
На страну навлек позор.
Он наказан поделом,
Нужен мир земле сейчас!"
Бьют старейшины челом:
"Людям дай покой, Аваз".

"Ай, аман! - кричит народ. -
Хватит нам плодить сирот.
Ты бесценный наш алмаз,
Управляй страной, Аваз!"
Завершив победный бой,
Барабаны бьют отбой
И, оружье побросав,
Мирный люд пошел домой.

Воин Аваз, правителем став,
Ввел справедливый новый устав,
А через год поехал домой,
В руки народа власть передав.
Скачет с ним о бок сын Нурали,
Близки пределы милой земли,
Пыльной кошмой дорога легла,
И, в стороне завидя шатер,
Всадники слезли оба с седла.
Видя заплаканных двух сестер, -
"Дочки мои!" - промолвил Аваз.
Обе от радости расцвели,
Взял на коня сестру Нурали,
Старшая вмиг к отцу забралась.
На ветроногих статных конях
Едут все вместе в знойных степях.
Месяц они, устав от жары,
Мчались, везя Шохбозу дары.

И наконец с вершины горы
Каменных башен видят шатры.
К ним суетливо скачут гонцы,
Спешась, коней ведут под уздцы.

Сладостен сердцу радости груз -
Встретил Аваз жену Каракуз.
Он луноликой отдал поклон,
Радостным криком встречен был он.
Мужа и сына мать обняла,
Дочек лаская, слезы лила:
"Горе меня спалило дотла,
Долгие годы слепла от слез, -
Жизнь моя снова стала светла!"

Встретить героев вышел Шохбоз.
... Праздник неделю длился подряд,
Весело было там, говорят.
Звонко, чтоб все услышать могли,
Песню такую спел Нурали:
"Я бродил, палимый жаром, подпоясанный тесьмой,
Слыл я нищим каландаром, очарованным луной.
О, зачем ты мне не веришь иль в обиде на меня?
В колпаке брожу, как дервиш, потерявший разум свой.
Я не ведаю, несчастный, чем тебя я прогневил,
Попугай мой сладкогласный, верен я тебе одной.
Я в грехах несовершенных слезно каяться готов
И слагаю в честь влюбленных песнь на флейте золотой.
Засияют роз хирманы, как в последний Судный день,
Удивительно и странно слышать звуки песни той.
Светоч огненный Хейдара запылал в моей груди.
Сердце схвачено пожаром, пощади, побудь со мной".
Солнечный луч над степью сверкнул,
Скачут герои в славный Чамбул.
Нуралихон и витязь Аваз,
Встретит вас родина в добрый час,
Ждет Гуругли вас, мудрый отец,
Их увенчает славы венец.

Здесь моему сказанью конец,
Но нескончаема жизнь сама, -
Повесть прервать на этом нельзя.
И потому сказитель Хикма
Новую песню сложит, друзья.