Часть восемьдесят седьмая (Спор Индраджита с Вибхишаной)

Вибхишана  Лакшмане  молвил:   «Узнай,  безгреховный,
Алтарь Индраджита стоит в этой роще смоковной.

Вон там, где угрюмое древо вздымается к небу,
Сын Раваны служит всегда перед битвою требу.

Притом Индраджиту даровано Брахмой уменье
Исчезнуть, оставив дерущихся в недоуменье.

По собственной воле дано ему стать невидимкой,
И грозные стрелы он мечет, окутавшись дымкой.

О Лакшмана, если появится недруг твой ярый,
Ему доскакать не давай до смоковницы старой!

Пускай Индраджит, колесница его и возничий
Внезапно окажутся стрел твоих метких добычей».

Тут Лакшмана лук с тетивою, из мурвы сплетенной,
Держа наготове, пристроился в роще зеленой.

И вскоре лихой четверни застучали копыта.
Рожденный Сумитрой царевич узрел Индраджита.

Со стягом своим он летел, не предвидя помехи.
Как пламя, сверкали на нем боевые доспехи.

Но  Лакшмана  пылко  воскликнул:   «Причина   злосчастья
Для рода Икшваку — отца твоего любострастье!
Со мною ты должен сразиться, потомок Пуластьи»,

Меж тем, с укоризною в очи Вибхишане глядя,
Сын Раваны выкрикнул во всеуслышанье: «Дядя!

Ты,— брат моего дорогого родителя кровный,—
Меня дожидаешься с недругом в роще смоковной!

Забыл ты родство и не помнишь, где вскормлен и вспоен.
Без верности долгу, без чести, какой же ты воин?

За  что  отплатил  ты   предательством   старшему  брату,
Бесстыдно пойдя в услуженье к его супостату?

Чужого — родне  предпочесть?  Но  такие  повадки —
Ты сам посуди! — говорят о смекалки нехватке.

Чужак есть чужак, хоть ума обладай он палатой.
Всегда  предпочтительней  родственник  твой  глуповатый.

И в бранном союзе, поверь мне, чужак ненадежен.
Тебя он убьет, если будет наш род уничтожен.

Впервые у Раваны младшего брата воочью
Узрел я враждебность к родне средь Летающих Ночью!»

Вибхишана молвил:   «Тебе ль упрекать меня в  дури?
Я — ракшас,  но  есть у  меня человечность в  натуре.

Родства не забывший, о доброй пекущийся славе,
Приличья от братнина сына я требовать вправе.

В  семействе  бывает  несходство,  но я — не изгнанник.
Со мной будь учтив и почтителен, дерзкий племянник!

Коль скоро мой брат на соседское зарится злато
И жен у мужей похищает во имя разврата,

Мой   долг — не   колеблясь  покинуть   злонравного  брата.
Как стены жилища,  что пламенем, грозным  объято!

Юнец тупоумный и чванный, с надменной осанкой!
Проклятье  нависло  над жизнью  твоей и над Ланкой.

Веленьем судьбы обречен злосвирепый отец твой,
И Лакшмана прячет в колчане злосчастный конец твой!»