Часть пятдесят четвёртая (Хануман сжигает Ланку)

Как быть? Упоенный удачей вожак обезьяний
Обдумывал суть и порядок дальнейших деяний:

«Я ракшасов тьму истребил, я оставил корчевья
От рощи священной, где храм окружали деревья.

Злодеи своих удальцов убирают останки.
Отныне займусь неприступной твердынею Ланки!

Мне демоны хвост подожгли! Я теперь сопричастен
Огню, что богам доставлять приношения властен.

Я дам ему пищи!» По крышам запрыгал Могучий
С  хвостом пламеносным, как облако  с молнией  жгучей.

Па  кровлю  дворца,  что  построил  Прахаста   Рукастый,
Вскочил — и огнем охватило палаты Прахасты.

Дворец Махапаршвы  Бокастого  вспыхнул чуть позже,
Дворец Ваджрадамштры Алмазноклыкастого — тоже.

Жилище Увитого Дивной Гирляндой, Сумали,
И, Яблони Цветом Увенчанного, Джамбумали

Горящим хвостом запалил Хануман и владельцев
Роскошных   палат   без   труда   превратил   в   погорельцу.

У Сараны — Водной Струи, у Блестящего — Шуки
Хвостом огненосным хоромы зажег Силнорукий.

В роскошном дворце благоденствовал Индры Боритель.
Вожак обезьяний спалил Индраджита обитель.

Пожару обрек Светозарного дом, Рашмикету,
И Сурьяшатру не забыл он, Враждебного Свету.

Вовсю полыхали хоромы, где жил Светозарный,
Когда Корноухого вспыхнул дворец, Храсвакарны.

С палатами, где Ромаши обретался, Косматый,
Сгорел Опьяненного Битвой дворец, Йудхонматты,

И дом Видьюджихвы,  как  молния,  быстрого  в слове,
И дом Хастимукхи, имевшего облик слоновий.

Нарантаки дом занялся, Душегуба, злодея.
Горело жилье Дхваджагривы — Предолгая Шея.

Жилища Каралы, Вишалы, дворец Кумбхакарны,
Чьи уши  с кувшин,  охватил этот  пламень коварный.

Огонь сокрушил Красноглазого дом, Шонитакши,
Как чудо глубин, Пучеглазого дом, Макаракши,

Вибхишаны — Грозного кров обратил в пепелище
И Брахмашатру, ненавистника Брахмы, жилище.

Дома и дворцы, где хранились бесценные клады,
Великоблестящий огню предавал без пощады.

Удачлив и грозен, как тигр, обезьян предводитель
Туда устремился, где ракшасов жил повелитель.

И   вспыхнул  чертог  властелина  сокровищ  несметных,
Прекрасный,   как   Меру,  в   сиянье  камней   самоцветных.

Как в день преставления света, зловещею тучей
Глядел Хануман и разбрызгивал пламень летучий.

Росла исполинского пламени скорость и сила.
Порывистым ветром свирепый огонь разносило.

Дома, осиянные блеском златым и кристальным,
Пожар охватил, полыхая костром погребальным.

Сверкали обильем камней драгоценных чертоги,
Подобно небесным дворцам, где живут полубоги,

И рушились наземь, как падает с неба обитель,
Коль скоро заслугу свою исчерпал небожитель.

С неистовым топотом демоны все, без различья,
Метались, утратив богатство и духа величье,

Крича: «Это Агни пришел в обезьяньем обличье!»
И   женщин   бездетных,   и   грудью   младенцев   кормящих

Ужасная сила гнала из покоев горящих.
И простоволосые девы, сверкая телами,

Бросались  в  проемы,  как  молний мгновенное  пламя.
Расплавленное серебро и другие металлы

Текли, унося жемчуга, изумруды, кораллы.
Соломой и деревом разве насытится пламя?

Не сыт был храбрец Хануман боевыми делами,
И землю насытить не мог он убитых телами.

Был Равапы город сожжен обезьяной премудрой,
Как  три  укрепленья  Трипуры — карающим  Рудрой.

И достигал небес огонь пожарный.
И демонов телами, светозарный,
Питался этот пламень безугарный,
Как   маслом   жертвенным — огонь   алтарный.

Как сотни солнц, пылавший град столичный
Услышал гром и грохот необычный,
Как  будто  Брахма  создал  мир  двоичный
Из скорлупы расколотой яичной.

Багряными  вихрами   пламень   властный
Напоминал цветы киншуки красной.
Как лотосы голубизны атласной,
Клубами плавал в небе дым ужасный.

«Под видом обезьяны злоприродной
Кто  к  нам   сошел — Анила   благородный,
Варуна — божество стихии водной,
Бог  смерти — Яма,  Арка  светородный?

Великий Индра. грома повелитель,
Четвероликий Брахма, прародитель,
Иль  Агни — наш  свирепый  погубитель,
Семиязыкий пламени властитель?»

«То — Вишну, с беспредельностью слиянный,
Немыслимым величьем осиянный,
Прикрывшийся обличьем обезьяны,
Чтоб уничтожить род наш окаянный!»

На гребне кровли, меж горящих башен,
Уселся Хануман, как лев, бесстрашен.
Его пылавший хвост был не погашен—
И словно огненным венком украшен.

Столица сгорела дотла, и вожак обезьяний
Охваченный пламенем хвост погасил в океане.

Стремясь поскорее увидеть Раму, Хануман взошел на восхитительную гору Ариштха, над которой проплывали озаренные солнцем облака. Испустив устрашающий рев, он оттолкнулся о г поросшей лесами громады, чьи теснины и ущелья были размыты руслами бурных рек. Эхо разнеслось по округе, когда исполинская гора с лесными чащами и водопадами, не выдержав толчка, провалилась в глубь земли.

Могучий отпрыск Ветра пересек воздушный океан и опустился на вершину горы Махендры, где дожидалось его возвращения обезьянье и медвежье войско.

Хитроумный Хануман не стал медлить. Отправившись в Кишкиндху, поведал он сыну Дашаратхи о том, как разыскал Ситу в ашоковой роще, как беседовал с ней и получил от царевны Митхилы бесценную жемчужину, чтобы вручить ее Раме. У потомка Икшваку глаза наполнились слезами, когда прикоснулся он к этому украшению, еще недавно блиставшему в кудрях его прекрасной супруги. «О Хануман! — воскликнул он.— Эта жемчужина — свадебный подарок Сите от государя Видехи. Весть о ней для меня — как для больного лекарство! Я не могу мешкать ни минуты, зная, где находится моя любимая».