Жертва

Мваунгве слушал очень внимательно. Глаза его были печальны, рот искривлен страданием. Старый прославленный колдун, известный по всей округе своим умением лечить, давал советы вождю.

Мваунгве сидел на корточках на циновке у входа в хижину. Тело его, разрисованное красной глиной, было совершенно обнажено. Только маленький кожаный мешочек прикрывал низ живота. На шее, на нитке разноцветных бус, висел рог антилопы, наполненный различными благовониями. Он получил когда-то этот талисман из рук колдуна на берегах реки Луиты. Там жили прославленные лекари, которые умели лечить любую болезнь и изгонять злых духов, проникших в тело человека и сделавших его бессильным.

Вокруг сидели жены вождя, дрожа от страха, прислушиваясь к словам колдуна. Но ни они, ни сам вождь не понимали смысла слов, произносимых колдуном, потому что каждый колдун и каждый лекарь бережет тайну своих заклинаний. Они всегда пользуются выражениями, которые никто, кроме людей, посвященных в тайны колдовства, не понимает. Таким образом колдуны завоевывали уважение непосвященных и держали их в страхе.

Женщины вопросительно переглядывались, стараясь понять или хотя бы догадаться, о чем говорит старик. Гнетущий страх все возрастал.

Колдун, равнодушный к тому, что происходит вокруг, говорил, медленно растягивая слова, ни на мгновение не сводя взгляда с больного, зачарованного непонятной церемонией.

Вождь Мваунгве заболел внезапно, после того как юноши вернулись из муканды, "школы для мальчиков", и барабаны оповестили людей, что обряд посвящения в мужчины окончился. Юноши радостно пели под мерное хлопание ладоней и под топот босых ног, прославляя богов муканды.

Они пели и танцевали, но ничто не могло утешить вождя.

Накануне окончания обряда на вытоптанной земле муканды лежало девятнадцать трупов. Они были завернуты в листья и кору деревьев, а потом брошены в реку, которая должна была стать священной могилой тех, кто погиб во время испытаний муканды, потеряв то имя, которое было дано при рождении и не успев получить права носить мужское имя. Мальчики, не ставшие мужчинами, умерли безымянными и безымянными погрузились в реку.

В этом году из муканды вернулись только десять человек. Остальные исчезли в бурных водах реки Лубало. Боги взяли их души, жившие в слабых телах, простертых на земле после первых же испытаний муканды.

И среди погибших юношей оказался старший сын вождя. Слабый и худенький, он был робок и плохо видел.

Когда десять юношей вернулись в селение, когда народ узнал, что произошло в муканде, крики отчаяния огласили воздух. Не потому, что угасли жизни неоплаканных юношей. Люди увидели в этом наказание богов.

Боги разгневались, они не захотели слушать мольбы вождя о защите этих мальчиков, на которых народ возлагал столько надежд.

Старики ходили мрачные. Женщины прятались в хижинах, молились и плакали. Мужчины молча покусывали трубки и все проклинали.

Когда стемнело, раздался грохот барабанов. Он призывал старейшин племени собраться в шоту.

Грохот барабана, призывавшего старейшин, испугал народ. Сильнее забились сердца женщин. Застыли в тревоге мужчины. Только дети ничего не понимали и улыбались матерям, дрожавшим от страха. Люди знали, что теперь вождь уже не сможет повелевать народом, как прежде. Теперь самые мудрые старейшины, долгая жизнь которых сделала их опытными, станут повелителями племени. А люди знали, что старики жестоки, что они всегда требуют жертв во имя богов и древних законов племени.

Одна за другой женщины исчезали во мраке ночи. Они бежали в святилища и, распростершись в этих убогих храмах, молили богов защитить народ, уже и так жестоко наказанный. Они молились и плакали, потому что слезы и молитва - это опора слабых. Страх привел их в эти святилища, униженных и безвольных, возлагающих надежды на добрых духов, которые должны были побороть злых. От борьбы могучих духов зависела сейчас ничтожная судьба людей.

...И они ждали. Но несчастные сами не знали, чего ждут. Они знали только, что должно произойти что-то необычайное. Об этом говорил им грозный голос барабана.

Когда женщины вернулись домой, старики уже собрались в шоте, расположившись на корточках вокруг костра. Двери хижин закрылись. Люди лежали ничком, закрыв глаза и заткнув уши руками.

А в это время в шоте самый старший из всех старейшин заговорил. В голосе его звучала тревога:

- Наша земля погибла. Наши женщины никогда больше не родят хороших сыновей. Люди, тот, кто останется здесь, обречен на смерть!

Старик замолк и устремил невидящий взгляд на огонь.

Но после долгого молчания другой старик сказал:

- Священные мулембы еще не умерли.- И он оглядел всех, сидевших вокруг костра. Никто не поднимал глаз. Тяжелое молчание нависло над людьми! - Может быть, мы можем остаться...- добавил тихо старик.

- Что?..- спросил самый старший.

- Но мулембы не умерли...- прошептал второй.

И тогда все поняли, что он хотел сказать, потому что думали о том же самом. Но никто не решался вслух высказать свою мысль. Священные деревья, мулембы, не умерли, значит, еще не все было потеряно. Значит, земля еще не превратилась в пустыню. Ее соки питали не только корни священных мулемб, но и возделанные поля, которые оставались тоже зелеными. Несчастье не коснулось земли. Оно коснулось только людей. Кара богов обрушилась только на них.

Так думали в молчании люди, которые были властителями судьбы племени, жестокими представителями богов на земле.

И тогда, не говоря ни слова, старики поднялись и пошли к вождю, укрывшемуся в своей хижине, больному и несчастному.

Как смертный приговор, известие о последнем решении вождя облетело селение. Мваунгве желал принести в жертву богам человеческую жизнь, чтобы умилостивить их, погасить гнев.

И народ возмутился его решением. Никто не хотел для спасения вождя осудить на смерть даже самого ничтожного раба.

"Пусть он сам, - ворчали люди, - уходит из селения, отправляется в лес и приносит себя в жертву богам". А некоторые, издеваясь, предлагали, чтобы вождь пошел просить помощи у киоков, у злейших врагов лунда, если уж он так недоволен своим народом, что способен пожертвовать богам человека, не сделавшего ничего дурного...

Люди говорили все это, потому что были полны страха. Самые трусливые потихоньку ругали вождя, который сидел в своей хижине, окруженный женами, и слушал советы лекаря.

Люди толпились возле хижин и шоты, заглушая страх проклятиями, как вдруг появился, злобно крича, главный жрец муканды, мукише Калелуа, самый жестокий, самый неумолимый из всех жрецов.

В одно мгновение люди разбежались в ужасе, зная, что Калелуа появляется в селениях только во время больших несчастий. Посередине селения мукише громко взывал к народу, требуя человеческой жертвы, которой ждали боги. Свирепый старик исчез так же неожиданно, как и появился. И люди снова вышли из хижин.

- Они хотят пить нашу кровь и кровь наших детей! - проворчала старуха, которую все считали безумной. Она прокричала еще что-то непонятное, простирая руки в небо и закатив глаза.

- Замолчи, колдунья! - крикнул ей молодой охотник, который, забыв о своей храбрости, дрожал сегодня от страха, как маленький ребенок дрожит перед именем Шиталелы, этого вечного пугала детей лунда и киоков.

И люди усмехались, увидав известного храбреца, объятого страхом, и гнев их на мгновение развеялся. Один из мужчин, всегда уважавший вождя, обратился к окружающим:

- Калелуа требует жертвы. И мы ничего не можем поделать, люди. Он знает лучше нас, чего хотят боги. Мы ничего не можем поделать. Наступил час нашего великого несчастья.

- Да, да, наступил час! - повторили люди.

В небо взвились высокие языки пламени разложенных вокруг площадки костров, защищая шоту от резкого ветра, который дул с берегов реки, вьющейся недалеко от селения.

Вокруг шоты в молчании собрался народ. А внутри нее, в кругу костров, сидели вождь, его советники и старейшины.

Наступил торжественный час, когда собралось все селение. Судьба людей была предначертана, и никто не мог ее изменить, потому что она была сильнее человеческих желаний.

Время от времени ветер подхватывал языки пламени, раздувал их, и голос его раздавался над селением, угрожающий и злобный. Люди сидели на корточках, плотно прижавшись друг к другу, чтобы защититься от холода и страха.

Внутри шоты самый старший из всех старейшин говорил, то и дело глубоко вздыхая, так тихо и медленно, что даже те, кто был рядом с ним, плохо разбирали слова.

Но люди, собравшиеся в шоте и вокруг нее, знали: старец говорит о древних и жестоких законах племени, которые нельзя изменить. И внутренняя дрожь, более сильная, чем дрожь от холода, заставляла трепетать сжавшиеся тела.

Глаза несчастных людей устремлялись в небо, но встречали там только глубокий мрак. Они не хотели смотреть на землю, где какой-то старый безумец, чтобы успокоить гнев оскорбленных богов, забывая о страдании братьев, требовал крови одного из них, крови, которой всегда упивались великие властители земли и неба.

В это мгновение огромная сверкающая звезда промчалась по черному небу. И люди, все как один, вскрикнули от ужаса. Они знали, что звезда, которую раньше никто не видел, пролетевшая вот так по черной равнине неба неведомо откуда и куда, является посланницей несчастья.

И люди зажмурили глаза, зажали руками рты, кусая губы, чтобы не закричать от ужаса.

Мваунгве, выходя из шоты, чтобы говорить с народом, увидал падающую звезду и не смог выговорить ни слова. Он стоял, оцепенев от ужаса, с открытым ртом и вытаращенными глазами. Слышался только свист ветра. Но вот завыли собаки. И люди еще теснее прижались друг к другу, крепко сцепив руки и прерывисто дыша.

А внутри хижин плакали испуганные дети, прижавшись к матерям.

И вдруг душераздирающий вопль раздался в глубине селения. На освещенную кострами площадку около шоты из мрака выбежала женщина, совершенно обнаженная. Вытянув руки вперед, она бросилась прямо к кострам, как будто собираясь кинуться в огонь.

- Я видела Замби! Я видела! Я видела! - кричала она и бежала по кругу, вдоль костров, озаренная красным светом.

Вождь Мваунгве сначала не узнал женщину, которая, простирая вперед руки, кричала, что видела бога Замби. Потому что она то появлялась, освещаемая языками пламени, то исчезала, сливаясь с мраком.

Никто не шевелился, будто страх всех пригвоздил к земле.

Но вот люди увидали, что сейчас женщина упадет в костер.

- Схватите ее! Схватите! - закричал вождь, бросаясь к женщине. Но ноги его не могли выдержать такого усилия, колени подогнулись, и он упал. Упершись ладонями в землю, он тщетно пытался ползти дальше на коленях, раздирая их о твердую землю. Устремив глаза на огонь, он продолжал взывать к людям: "Схватите ее! Схватите ее!"

Два человека бросились к вождю. Согнувшись и опираясь на людей, пришедших ему на помощь, он пытался поймать женщину. Но дважды ее тело, извиваясь, как змея, выскальзывало у него из рук.

- Замби! Замби!

И когда она чуть было не свалилась в пламя, кто-то из мужчин поймал безумную женщину, поднял над головой, показывая ее, обнаженную и дрожащую, всему народу.

- Это Кавина! - пронеслось над толпой.

Только теперь все узнали в этой женщине младшую жену вождя. Она была еще совсем ребенком, девочкой, красивой и непонятной, которую Мваунгве выменял на слоновые бивни. Девочка была так хороша, что балуба, который украл ее за рекой Шикапа, потребовал за нее столько клыков, что они составили целую гору, более высокую, чем хижина. Отправляясь в далекий путь через леса, балуба знал, что делал, когда предлагал свой товар богатому вождю Лунды.

И народ любил эту девочку, потому что она явилась в пору засухи, а с ее приходом начались дожди и поля сразу зазеленели. Тогда люди сложили в ее честь песни.

Начиная с того самого времени, как она появилась тут, киоки перестали беспокоить народ, голод не мучил людей и грозы больше не уносили жизни, чтобы отдать их грозному богу воды Замби-иа-Мейа. Все это народ приписывал ей. Она отвела от владений своего господина все зло.

А теперь несчастная была тут в руках у Камбало. Ее живот, украшенный необыкновенным рисунком, тяжело вздымался. Улыбка погасла, и в глазах не было нежности. В них сверкал жестокий огонь, который пугал людей.

- Положи ее, - сказал вождь.

И Камбало нагнулся, опустил женщину на землю. Она лежала, закрыв глаза, и не двигалась. Совсем как мертвая. Только острые груди, твердые и блестящие, будто отлитые из бронзы, трепетали, подавая признаки жизни.

- Кавина! Кавина! - позвал ее Мваунгве, присев на корточки рядом с девушкой и проводя дрожащими руками по ее неподвижному лицу.

Старейшины приблизились к вождю. Один из них, положив руку на плечо Мваунгве, сказал тихо, но строго:

- Вождь не должен делать этого...

Мваунгве посмотрел на него непонимающими глазами, но не стал сопротивляться, когда старейшина потянул его за руку, поднимая с земли.

- Унесите его.

Несколько человек бережно подняли вождя на руки и понесли в хижину мвата-мвари. Первая жена вождя, мать народа, стояла в дверях хижины, перепуганная криками Кавины. Старая мвари залилась слезами, увидав, что к ней несут ослабевшего вождя, и, воздев в небо руки, прокляла девушку, которая привела в смятение народ.

В толпе послышался ропот. Люди поняли, что теперь, когда Кавина обезумела, вместе с ее разумом погасла счастливая звезда, которую она принесла с собой с далекой родины, чтобы подарить народу лунда, жившему в этом краю.

Грозная звезда, которая только что пронеслась по небу, явилась, чтобы унести звезду, горевшую в душе Кавины, в черную пропасть бесконечной ночи. Теперь звезда Кавины погасла и никогда больше не зажжется, чтобы озарить жизнь других.

Порыв ветра пронесся над языками пламени, на землю опустился туман. Закапал мелкий дождь, где-то вдали сверкнула молния. Люди молча разошлись по своим хижинам.

Старейшины подняли тело Кавпны и поручили ее заботам мвата-мвари. Но старуха продолжала обвинять Кавину в грехах, которые та не совершила, и бранить несчастную, неподвижно лежавшую у ее ног. Тогда вождь прогнал свою первую жену, позвал рабынь и, с трудом поднявшись с циновки, сам занялся безумной.

Вдруг на селение налетел ураган. Свирепый порыв ветра обрушился с неба. Хлынул дождь, заливая костры, и громовой удар, раздавшийся сразу после вспышки молнии, потряс землю.

Когда первые лучи солнца коснулись земли, люди вышли из хижин, чтобы посмотреть, какие разрушения гроза произвела в селении. И они увидели повалившиеся хижины, сорванные ветром крыши, вырванные с корнем деревья. Священная мулемба лежала на земле рядом с хижиной вождя.

Люди столпились около нее и в полном молчании смотрели друг на друга. Глаза их выражали ужас, потому что мертвая мулемба была знаком величайшего бедствия.

- Что еще должно с нами случиться? - воскликнул какой-то юноша дрожащим голосом.

И самый старший из людей, собравшихся у мертвой мулембы, безнадежно произнес:

- Все против нас! Если мы не принесем жертву, люди не смогут жить спокойно. Кто-нибудь должен умереть. Только смерть человека из нашего племени смягчит гнев богов.

И вдруг издали донесся крик:

- Эй! Эй, люди!

Это кричал Камбало.

- Там,- говорил он, задыхаясь, показывая на дорогу, ведущую к реке,- там лежит мертвая женщина.

Все повернулись в том направлении, куда он показывал. Камбало повторил:

- Она лежит мертвая, вся обгоревшая, а ребенок играет у нее на груди...- И, повернувшись к старому лодочнику, давно оставившему жизнь на реке и теперь только игравшему на кисанже, Камбало добавил: - А знаешь, кто она такая, Кайонго?

Старик отрицательно покачал головой, и тогда Камбало наклонился и шепнул ему па ухо:

- Ньякайонго...

- Ах! - вскрикнул старый лодочник, вытаращив глаза. Но тотчас сделал равнодушное лицо и, плюнув на землю, проворчал: - Я тут ни при чем...

Ньякайонго была его женой много лет тому назад, когда была еще совсем молодой. Но через несколько лет он прогнал ее, когда люди сказали ему, что в этих краях не осталось ни одного мужчины, который не обладал бы ею. Вдоль всех дорог трава была измята ее телом, отдававшимся прохожим. Ее имя произносили все. На далеких охотничьих стоянках, во время долгих странствий по лесным зарослям путники рассказывали друг другу, сидя вокруг костров, о любовных похождениях с этой женщиной.

После того как разгневанный Кайонго избил Ньякайонго, она была изгнана из селения под хохот стариков, которым эта женщина никогда не отдавалась. И она пошла, горько плача, через леса. А люди продолжали говорить, что она принадлежала всем.

Женщины, которые ненавидели Ньякайонго, так же как и боялись, обрадовались, когда она ушла. Но многие мужчины, околдованные ее улыбкой и взглядом, то нежным и грустным, как у газели, то пламенным и беспокойным, как огонь, последовали за ней, добиваясь ее благосклонности. Но Ньякайонго никогда больше не соглашалась любить мужчину из своих краев. Она их возненавидела. Они видели ее тело, окровавленное кнутом мужа, они видели, как она бежала, крича от боли, словно безумная, преследуемая призраком. II ни один из этих мужчин даже не шелохнулся тогда, чтобы ее защитить.

Нет, Ньякайонго никогда больше не отдавалась мужчинам своей земли. Она не хотела унижать себя их ласками, она не могла забыть, что они видели ее позор. Она ушла далеко, ненавидя людей своего селения.

Но через много лет, накануне того дня, когда юноши возвращались из муканды, Ньякайонго пришла в селение, чтобы умереть на родной земле. Она так изменилась, что люди с трудом узнавали ее, ту, которая была здесь самой красивой женщиной. Но она пришла не одна. Все видели, как она вела за руку девочку, некрасивую и совсем дикую.

- Пойдем туда, посмотрим, - сказали мужчины, обращаясь к Камбало.

Только старый Кайонго не двинулся с места.

Женщина лежала вверх животом, совсем голая. В уголках се рта запеклась кровь, над лицом вились мухи. А на груди, отвисшей и морщинистой, играла ее дочка, тщетно стараясь поймать муху.

- Посмотрите, какая она стала. Теперь даже гиену стошнит от ее вида.

Кто-то из мужчин захохотал. Девочка испугалась и заплакала, уткнув лицо в материнскую грудь.

- Уходи отсюда! - крикнул Камбало, схватив девочку за руку и поднимая ее с земли.

- Оставь ее! - вдруг сердито крикнул только что подошедший старик.

Он взял на руки девочку, которая продолжала громко плакать, и передал ее какой-то женщине. Потом вернулся.

- Эта женщина,- и старик показал на мертвую,- принесла нам несчастье. Но ее ребенок ни в чем не виноват.

- Кровь одна! - грубо оборвал кто-то.

Все замолчали. Камбало плюнул на землю и заворчал:

- Эта женщина хуже всякой гиены. Ей давно пора было умереть. Люди, вы знаете, что она никогда не слушала стариков! Она всегда над всеми смеялась. А разве можно, чтобы женщина смеялась над мужчинами? Нет, люди, она была скверная женщина. Хуже, чем животное.

Старик сердито посмотрел на Камбало и, дождавшись, когда он замолчит, сказал:

- Ты слишком молод. Ты говоришь о том, чего не знаешь.

Камбало смутился.

- Как ты можешь все это говорить? Ты же не знал эту женщину, когда она была еще молодой. Я старше, чем она, но все-таки был слишком молод в те времена, когда она сводила всех с ума. Разве есть мужчины, которые в то время желали ей зла?

- Кайонго и другие старики... - промолвил кто-то.

- Старики... Я знал их всех. Некоторые еще живы. Это они дали Кайонго кнут, чтобы он избил ее. А знаешь, почему они это сделали? Нет, не знаешь. Они сделали это потому, что она не хотела лежать с ними...

- Надо унести ее,- сказали люди, опустив головы.

- Нет. Подождем немного,- возразил старик. И, с тоской глядя на мертвую женщину, продолжал: - Эта женщина не всегда была такой...

- Расскажи, старик! Мы хотим знать все! - раздались голоса.

И старик рассказал о том, что знал эту женщину, когда она была еще ребенком. Ее звали Руанда... Старик знал ее родителей и дядю, который выдал девушку замуж за Кайонго. Тогда ее стали звать Ньякайонго. И скоро все забыли ее настоящее имя. Она была очень красива, хорошо работала на своего мужа, но никогда не теряла разума из-за него. Она была как все. Но вскоре Кайонго взял ее с собой на берега реки Луиты. В гостях у родственников оставался долго. А когда вернулся с молодой женой на родину, люди разинули рты от удивления, глядя на нее. Это была уже совсем другая женщина. В ее глазах горел огонь. Они зачаровывали мужчин, как взгляд змеи чарует птиц. Мужчины хотели отвести глаза от глаз Ньякайонго - и не могли. Хотели заговорить с ней - и не могли. А когда она к ним обращалась, они были счастливы, но дрожали при этом так, будто встретились со смертью. И не могли слова молвить. Никто из мужчин не мог спать спокойно. Глубокой ночью они внезапно просыпались и звали: "Ньякайонго! Ньякайонго!" И днем они не находили покоя. Мужчины покидали селение - уходили на охоту или по торговым делам, уплывали в лодках по реке, забирались в темные леса, и всегда, всегда глаза Ньякайонго стояли на их пути. Только один Кайонго их не замечал.

Старик умолк и опустил глаза. На его лице была глубокая печаль.

- Да, такие у нее были глаза, - произнес другой голос.

Все повернулись и увидали еще одного старика, который

только что подошел.

- Однажды...

- Не рассказывай, не рассказывай больше! - попросил только что подошедший старик.

- Нет! Пусть говорит! - вмешался Камбало.- Мы хотим знать все.

И старик продолжал:

- Однажды Кайонго позвал меня и увел на берег реки. Он уже жил там один и не хотел возвращаться в свою хижину, потому что не мог жить вместе с женой. Он боялся ее глаз. Они были страшнее огня, люди! Когда мы вошли в его хижину, он сказал мне: "Шапала, моя жена превратилась в злого духа, в Казумби!" Я не знал, что ответить. Передо мной тоже всегда стояли ее глаза. И когда я уходил, тело мое было холодным, а голова пылала, как в огне. И больше никогда мы не говорили об этом. Но она и вправду была заколдована. Столько времени прошло с тех пор!

Старик грустно покачал головой:

- Однажды я шел в поле и увидал Ньякайонго. Она вышла из зарослей высокой травы и позвала меня. Она взяла меня за руку и увела за собой, не сказав ни слова. Уже глубокой ночью мы расстались. И больше никогда не разговаривали. Так она всегда поступала со всеми мужчинами.

Старик задумался, взглянул на мертвую женщину и продолжал:

- Все молодые мужчины нашего селения спали с ней, но всегда один раз. Только стариков она не желала. Она даже не смотрела на них. И когда, узнав, что Кайонго нет дома, они однажды ночью пришли и постучали в ее дверь, она послала их обратно, к женам. Они обозлились, некоторые, вернувшись домой, даже побили своих жен... Потом Ньякайонго рассказала об этом людям и долго смеялась в лицо старикам. Тогда они напоили Кайонго допьяна, дали ему в руки кнут и велели побить жену и прогнать ее из селения.

- Он плохо сделал. Он виноват! - раздались голоса.

- И больше в нашем селении люди ее не видали,- добавил старик, - Все думали, что она умерла... А теперь она вот здесь... - И старик повернулся и пошел в свою хижину, сгорбившись и понурив голову.

- Но почему она вернулась? - спросил кто-то.

- Она пришла, чтобы умереть на родной земле. Все люди хотят умереть на родной земле. Может быть, вождь не позволил бы ей остаться, но Кавина просила его. И он согласился.

- Эта женщина принесла нам много несчастья!

Уже наступила ночь, когда вождь Мваунгве покинул хижину, где он оставался с Кавиной и лекарем. Колдун пришел сюда, чтобы лечить только вождя, потому что избавить девушку от безумия он не мог. Такие болезни он не умел лечить. Безумие - это болезнь, посланная богами, и люди бессильны перед ней! Мваунгве шел по селению, все еще разрисованный красной глиной. Но он больше был похож на мертвеца, чем на живого человека. Он еле волочил ноги, и все тело его содрогалось. Так он добрался до шоты, где его уже давно ждали старейшины. Люди, собравшиеся вокруг шоты, замерли, ожидая, что будет дальше. Из-за грозы, которая так внезапно налетела, старейшины до сих пор не решили, кого принести в жертву богам.

Люди уже не могли думать, подавленные смертью юношей в муканде, перепуганные падающей звездой, безумием Кавины, разразившейся грозой, убившей священное дерево, и смертью Ньякайонго, люди находились во власти стариков, которые должны были решить их судьбу.

Вождь сидел среди советников. Тело его было разрисовано красной глиной, лицо покрыто полосами белой краски, на впалой груди сверкал талисман. Он сидел неподвижно, похожий на идола. А люди уже не обращали на него никакого внимания, даже не смотрели в его сторону. Они знали, что теперь старейшины решат судьбу народа.

Наконец самый старший из старейшин вышел из шоты, встал перед толпой и поднял руку в знак того, что хочет говорить. Все мгновенно замолкли. А когда старик опустил руку, люди присели на корточки.

- Слушайте все! - возгласил старик. - Наш вождь болен и не может говорить. Он повелел мне сказать вам, что мы должны принести жертву! Такова воля Калелуа...

Над толпой пронесся еле слышный ропот. А потом опять наступила тишина, и старик продолжал:

- Это мы,- и он показал на других старейшин, которые стояли рядом с ним,- говорили с вождем о жертве. Он этого не хотел, люди. Не хотел, потому что только что умер его сын. А когда явился Калелуа, ему пришлось согласиться. Но это было против его воли.

Слова старика, произносимые громко и внятно, потрясли толпу. И люди почувствовали себя в этот миг во власти какой-то могучей силы, которая заставила их встать. Вдруг кто-то громко крикнул:

- Требуем жертвы!

И сразу же крики людей слились в один мощный голос:

- Жертвы!

В погруженных во мрак хижинах плакали женщины, устремив глаза на своих детей, спавших у них на руках.

А мужчины продолжали кричать. Они уже не испытывали страха. Их собственные вопли заглушали ужас, душивший их.

Старейшина поднял руку, и тотчас воцарилась тишина. Мужчины снова присели на корточки. Но в молчании к ним мгновенно вернулся страх.

Густой туман оседал каплями на плечи и на головы людей, ветер, дувший с берегов реки, пробирал до костей, но никто не чувствовал холода. Только что в непонятном возбуждении мужчины требовали жертвы, совсем не думая о том, что, может быть, она находится среди них. А теперь, когда старейшина сообщил, что они сами должны выбрать кого-нибудь, люди будто проснулись. Но никто не успел даже подумать, не успел вспомнить имени какого-нибудь врага, как вдруг чей-то громкий голос пронесся над селением:

- Дочь Ньякайонго! Отдадим ее!

Все повернулись, чтобы увидеть того, кто крикнул. И каждый забыл собственный страх, увидав старого лодочника Кайонго. Это он требовал смерти ребенка своей бывшей жены.

Старейшина удовлетворенно улыбнулся и посмотрел на Кайонго с благодарностью. Но старый лодочник отвернулся и, нагнувшись, несколько раз плюнул на землю так, чтобы никто не видел. Благодарный взгляд старейшины был ему неприятен. Он вспомнил, что именно этот старик передал ему кнут, чтобы избить жену.

Но голосом Кайонго парод сделал свой выбор. Теперь старейшины должны были решить судьбу девочки.

Вождь Мваунгве кивнул головой несколько раз, когда старейшины сообщили ему о выборе народа. Потом он пошел в свою хижину, спотыкаясь, с трудом находя дорогу.

- Он скоро умрет! - прошептали в толпе.

Старейшины, оставшиеся в шоте, долго совещались. И решили, что в жертву можно приносить только взрослого человека, а не ребенка. И старейшины опять пошли к вождю.

- Все наши несчастья начались, когда в селение вернулась Ньякайонго. Никто из нас не хотел, чтобы она осталась тут. Но Кавина просила тебя, и ты...

- Я?..

- Отдай нам Кавину,- сурово сказал старейшина. - Мы избираем ее.

Вождю что-то сдавило горло, и он не мог произнести ни слова. Он попробовал было встать, но силы покинули его, и он упал на землю. Даже не взглянув на лежащего без чувств вождя, старейшины вышли из хижины и сообщили народу свое решение.

И имя Кавины потерялось в темноте ночи, в глубокой тишине ее.

Лежа на циновках, люди не могли заснуть. Жены с беспокойством глядели на мужчин, не решаясь ни о чем спрашивать. Они уже знали, что сначала дочь Ньякайонго была обречена стать жертвой, и не грустили об этом. Но женщины не хотели, чтобы Кавина, хотя она и была чужеземкой, обагрила своей кровью их землю. Они любили эту добрую чужеземку, и теперь сердца их сжимались от жалости.

Вождь Мваунгве, сидя на корточках около Кавины, молча смотрел на нее. В углу, перед костром, скрестив ноги, дремал колдун. Вождь тихо позвал его и показал на женщину.

- Она спит? - спросил он.

И колдун кивнул головой. Тогда вождь поднялся и вышел из хижины. Он не мог больше оставаться здесь, рядом с безумной, которая скоро проснется, и тогда селение наполнится ее предсмертными криками. Он не хотел также возвращаться в хижину, где первая жена прожужжала ему все уши жалобами на Кавину, из-за которой вождь забыл своих остальных жен и внес этим беспорядок в гарем. Вождь не хотел рассказывать первой жене, что произошло. Пускай мвата-мвари не знает, что на восходе солнца ненавистная ей чужеземка будет принесена в жертву богам. Кто-то должен умереть сегодня во имя спасения народа...

Холодный ночной ветер повеял смертельным холодом. Согнувшись, вождь побрел в шоту и присел около потухающего костра. Вокруг никого не было, и над селением стояла полная тишина.

Зажав голову руками, вождь сидел так до рассвета, стуча зубами, не в силах подняться. Резкая боль, как раскаленное копье, пронзала его грудь. Он вздыхал глубоко, тяжело и громко.

Вдали запели петухи. Небо посветлело за рекой.

Собрав все силы, вождь тяжело поднялся и вышел из шоты. Голова у него закружилась, все потемнело перед глазами. Он схватился за какой-то шест ограды, но ноги подогнулись, и он упал головой вперед, на землю, мокрую от росы. Приступ сильного кашля потряс его тело, и рот наполнился горячей кровью. Капли пота выступили на лбу. Он оперся на одну руку, пытаясь подняться. И ему показалось, что земля уходит из-под него, в ушах зашумело. Ночь опустилась на его глаза. Он еле слышно застонал и прижался холодным лбом к влажной траве.

Птицы запели, приветствуя солнце. На полях раскрылись цветы, наполняя воздух сладким ароматом. Легкий ветер качнул верхушки высокой травы. А вдали солнечный луч прорезал голубую линию горизонта. И над равниной вспыхнули языки пламени.

Вождь Мваунгве, вытянув руку, судорожно царапал землю кончиками искривленных пальцев. Потом рука его перестала шевелиться, дыхание остановилось, и он остался молчаливым навсегда, своей смертью умилостивив богов.