Смерть шоты

Человек повернул лодку носом в устье протока и, раздвигая тростники, глубоко погружая длинный шест в илистую воду, подплыл к берегу. Когда лодка остановилась, он вытащил длинный шест, положил его поперек лодки и, приложив руки ко рту, протяжно закричал. Голос его пронесся над долиной и долетел до селения, расположенного на вершине холма, видневшегося вдали.

Крик лодочника всполошил птиц, и они взлетели над рекой, шумно размахивая крыльями. Деревья на том берегу качались от ветра, и птицы скрылись за густыми зелеными ветвями.

Крокодил лежал, вытянувшись во всю длину, на прибрежном песке. Он тоже услыхал крик человека и хлопанье птичьих крыльев. Поспешно окунувшись в воду, он вспугнул выдру, которая прыгала па траве, стараясь изловить какую-то зверюшку.

Вдруг резкий порыв ветра пронесся над рекой. Большие волны раскатились по берегу, и где-то вдали тревожно закрякали утки.

Человек взглянул па небо, затянутое тучами, которые все сгущались, потом на долину, поросшую желтой высокой травой, и на далекий холм. Там, как одинокий страж в бесконечной степи, возвышалось селение лунда.

"Ветер будет сильным", - сказал человек сам себе и, запрокинув голову назад, крикнул еще громче. Наконец до его слуха донесся ответный крик. Тогда человек снова взял в руки шест и повел лодку через заросли тростника, вдоль берега. Время от времени он кричал, чтобы указать человеку, идущему навстречу, место, куда ему следует направляться. Потом, увидев торопливо пробирающуюся к берегу через заросли травы одинокую фигуру, лодочник Калвиже громко выругался.

- Ничего не было слышно. Ветер встречный, - пытался оправдаться пришедший, недовольный, что в такую погоду ему пришлось покинуть хижину и тепло очага.

Не успели они вытащить из лодки большую корзину с клубнями маниоки и корзину с рыбой, как темная туча прорвалась прямо над их головами, и, озаренный вспышками молний, хлынул дождь. Оба человека одновременно взглянули друг на друга, молча, под проливным дождем, привязали лодку к дереву, растущему на берегу, взвалили корзины на плечи и тяжело пошли по тропинке к селению.

Сверкали молнии, прорезая небо, грозно гремел гром.

- Идем скорее! Идем! - крикнул лодочник Калвиже, стараясь подбодрить спутника.

Но вскоре уже Калвиже отстал, а спутник, обогнав его, исчез впереди, потому что он был человеком земли и лучше знал дорогу.

Вот и лодочник добрался до селения. Согнувшись под тяжестью груза, усталый, насквозь промокший от проливного дождя, он еле шел. Около хижин никого не было. Все попрятались от непогоды. Калвиже оставил корзину внутри шоты и направился в свою хижину, где, сидя у очага, его ожидала жена.

- Я оставил корзину с маниокой в шоте, - сказал он, усаживаясь напротив жены и глядя ей прямо в лицо.

Она была явно недовольна, что он не донес маниоку до дому, но ничего не сказала.

- Потом я принесу корзину. Пусть пройдет дождь... А еще лучше, если ты сходишь сама... - сказал Калвиже, продолжая смотреть на жену.

Женщина опустила глаза, так ничего и не ответив. Но видно было, что она рассержена. Калвиже знал, что ей не нравится, когда он говорит о шоте, упорно глядя ей в глаза. Это там, в шоте, в доме народа, он, лодочник Калвиже, получил когда-то эту жену. Она была отдана ему, потому что ее прежний муж во время голода продал сына Калвиже какому-то киоку, который случайно забрел сюда. Похитив мальчика, прежний муж женщины надеялся, что мальчишка убежит от киока раньше, чем его отец вернется из Квило, где он работал в ту пору. Но надежды человека, укравшего мальчика, не оправдались. Мальчик не вернулся. Когда лодочник узнал о случившемся и пожаловался вождю, вождь решил разбирать дело в шоте. И старейшины сказали: раз вор не может вернуть Калвиже сына, раз у вора нет никаких родственников, то он должен отдать пострадавшему собственную жену. Кое-кто, строго придерживаясь законов племени, возражал, говоря, что дело решено неправильно. Если у вора нет родственников, чтобы он мог расплатиться за мальчика, пусть сам будет рабом. Но отдавать жену несправедливо. Ведь она совсем другой крови и поэтому вовсе не обязана страдать за вину мужа. Однако вождь принял решение большинства, и женщину отдали лодочнику Калвиже.

Дождь шел три дня. Лил и лил не переставая. За это время потоки воды разрушили в селении много хижин. Люди прятались в уцелевших хижинах и боялись выйти наружу. Им страшно было взглянуть на землю, заваленную обломками жилищ, деревьями, разбитыми грозой и вырванными ветром.

И вдруг выглянуло солнце, и длинные тени деревьев легли на истерзанную землю. Впервые после грозы люди отважились выйти из хижин. Они разбрелись кто-куда, чтобы посмотреть, какие разрушения причинил им в селении Касоне, злобный бог грозы, что осталось от возделанных полей, от посевов, выращиваемых так заботливо. А потом и мужчины и женщины бросились бежать вниз по тропинкам, к берегу реки. И вдруг общий стон пронесся в воздухе. Люди замерли в ужасе. Они остались без шоты.

Гроза смертельно ранила это сердце общей жизни. Погас ее огонь. Огонь, который освещал землю, давал ей тепло. Повалились тонкие, гладко обструганные стволы, поддерживавшие остроконечную крышу шоты, увенчанную высоким острием со звездой.

Ведь шота своей круглой формой, остроконечной крышей и этим пиком, который заканчивался звездой, воплощала в себе здесь, на земле, и солнце и небо. Но шота была не только домом народа лунда, она была еще и живым существом.

Шота имела душу, которая была и душой народа. Она имела сердце, которое было и сердцем парода, всегда находившего в нем свое успокоение. Шота была центром жизни лунда.

И люди замерли в ужасе, увидав шоту, размытую ливнем, раскиданную ветром. Увидав разрушенную шоту, каждый лунда почувствовал смертельный удар в сердце.

И лодочник Калвиже, как и другие лунда, открыл рот от ужаса и задрожал, увидав, что произошло. Из всех людей только одна его жена обрадовалась гибели шоты. Она ненавидела ее давно и пламенно.

Горе объяло народ. Людям остались теперь только воспоминания о шоте.

Шота некогда была построена по приказу вождя, украсившего своими подвигами историю лунда. Вождь этот давно умер, а память о нем до сих пор жива.

Там, в шоте, в один из дней, который стал величайшим днем его жизни, вождь приговорил к смерти жестокого колдуна - своего собственного сына, приносившего в течение многих лет бесчисленные несчастья народу. И в очаге этой шоты прославленный вождь взял огонь, чтобы разжечь костер, на котором и был заживо сожжен его сын, в то время как народ танцевал батуке под грохот барабанов.

Теперь лунда вспоминали жизнь шоты и жизнь народа, которая прошла рядом с ней со всеми радостями и горестями. Отсюда люди выходили на славные подвиги войны и охоты. Здесь сдавались на милость или смерть вождю побежденные, подгоняемые бичами победителей. Здесь оскорбленные лунда просили справедливости у главы племени. Здесь выносили приговоры, находили свободу невинно осужденные.

У светлого очага шоты черпали мудрость вожди и старейшины, прежде чем давать новые законы народу. Вокруг ее очага, в котором горел неугасимый огонь, люди обсуждали, как лучше возделывать землю и где охотиться, чем и с кем торговать, говорили о любви и о праздниках, здесь мужчины получали жен.

Здесь рассказывали лучшие истории и внимали пришельцам. Здесь слушали трепетные переборы кисанже и сладостные песни безграничных степей лунда. Около этой шоты народ прожил жизнь, мечтая о прекрасном будущем. Ей лунда доверили свою судьбу, потому что шота была совестью, сердцем и светом народа.

А теперь никто не решался прикоснуться к разрушенной шоте. Никто но приближался к ней, целый день люди обходили это место, будто тут была могила, охраняемая богом смерти Камвари.

Только к вечеру вождь приказал собрать обломки шоты и с почестями похоронить их. На краю дороги люди вырыли глубокую яму. Опустили в нее все, что осталось от шоты, засыпали священные останки землей и сверху воздвигли хижину, в которой должна была поселиться душа погибшей шоты.

Люди долго стояли у края большой дороги, которая вела к месту постоянного упокоения одного из первых вождей лунда. Теперь здесь, у края этой дороги, выросли могила шоты и хижина, в которой поселилась душа. И прежде чем народ стал танцевать батуке смерти уже под покровом спускающихся сумерек, лодочник Калвиже укрепил перед могилой высокий шест. На шесте висела вырезанная из дерева, раскрашенная красной и белой глиной маска бога Камвари.

Под грохот барабанов на землю сошла ночь. Тогда повсюду взвились яркие языки пламени. Запылали костры, и в свете их замелькали танцующие фигуры лунда, зазвучали горестные песни.

А жена лодочника Калвиже сидела в своей хижине и тихо смеялась от радости. Довольная улыбка кривила губы женщины, в глазах ее сверкал огонь злорадства - никогда больше не увидит она эту ненавистную остроконечную крышу, никогда больше не услышит разговора об этой шоте, где вождь отдал ее во власть нелюбимого человека!

Наконец она вышла из хижины, чтобы Калвиже не заметил на ее лице улыбку и злобную радость в глазах. Но лодочник видел, как она поднялась с циновки и быстро выскользнула из хижины во мрак ночи. Он не пошел за ней. Он встал в круг танцующих. А потом вместе со всеми покачивался в горестном батуке, проливая слезы, стеная и ломая руки. Только на рассвете, пьяный от пальмового вина, которое он пил столько, сколько ему хотелось, Калвиже побрел в свою хижину.

Тишина царила кругом. Замолкли барабаны, разошлись но жилищам люди. Стихли похоронные напевы. И в глубоком молчании, которое охватило селение, лодочник вдруг услыхал злобный смех жены. Тогда он нагнулся, поднял калебас, отпил из него вина, потом еще и еще. Он пил до тех пор, пока опьянение совсем не усыпило его разум.

Над землей поднялось солнце. Пропели первые петухи. И в этот час лодочник Калвиже остановил злобное сердце своей жены ударом острого ножа. Даже не взглянув на упавшее тело, он вытер нож, заткнул его за пояс и навсегда ушел из родного селения в поисках новой судьбы.