Король умер. Да здравствует король!

Пират Дикеарх, состоявший на службе у македонского царя Филиппа V (правившего в конце III - начале II века до нашей эры), славился своей дерзостью. Мало того, что он совершал разбойничьи набеги и обращал пленников в рабов, у него хватило смелости унизить самих олимпийцев. Человек "безбожный и беззаконный" (так называет его греческий историк Полибий), он был явно не удовлетворен деятельностью старых богов и нашел себе новых покровителей. Пират воздвиг алтари двум божествам - Нечестивости и Беззаконию.

Разумеется, в то время это считалось святотатством. И все же... Как много изменилось в мире, если стало возможным подобное богохульство. Куда девались почтение и страх, которые внушали прежде столь грозные обитатели Олимпа?!

Мы уже говорили о том, что постепенно авторитет богов падал все ниже и ниже. Сначала они казались всесильными и таинственными. Их боялись и безоговорочно признавали их власть. Они олицетворяли природу и не обладали никакими моральными свойствами.

Но люди все больше познавали окружающий их мир, осмысливали причины событий и их следствия, находили закономерности явлений. Боги все чаще выступают теперь как организующее начало, как носители строгого порядка. Они все больше очеловечиваются, все тесней связываются с жизнью общества, становятся источником добра, правды, справедливости.

Но уже здесь таилась опасность. Мифы давали богатый материал для того, чтобы сопоставить действия богов и людей, и нередко обнаруживалось явное несоответствие божественных принципов человеческим идеалам. И эллины начали сомневаться: так ли уж справедливы и всемогущи боги? Всегда ли они правы? Можно ли считать безупречным порядок, установленный ими на земле?

Наступление на олимпийцев шло с разных сторон. Наука вытесняла их из природных сфер. Физика, медицина, география, биология и, конечно, философия оставляли богам все меньше места на земле. А астрономия успешно разобралась в небесных явлениях, вовсе не испытывая потребности в божественном вмешательстве. Правда, многие астрономические открытия и оценки были неточными, приблизительными, и средневековая Европа получила в наследство от античности не гениальную догадку о вращении Земли вокруг Солнца, а систему египетского астронома II века Клавдия Птолемея, сделавшего неподвижную Землю центром мироздания и гордо заявившего в эпиграмме самому себе:

 Звездные в небе дороги и лунное круговращенье
 Я, хитроумно раскрыв, изложил в своих сочиненьях.

И все же вера в богов - не богов вообще, а именно в тех веселых и грозных человекообразных обитателей Олимпа - оказалась подорванной.

Начались нападки на Гомера и Гесиода, выставлявших богов в столь неприглядном свете. Открыто признавалось, как писал Геродот, что Гомер и Гесиод "создали родословную богов, дали им прозвища, распределили между ними почетные обязанности и круг действий и установили внешний облик каждого". Уже в VI веке Пиндар требовал: "О богах нужно всегда говорить людям лишь прекрасное", - и возмущался мифами, рассказывавшими о недостойных поступках олимпийцев. Через сто лет Софокл будет призывать:

 Гляди лишь на богов, хотя б неправо
 Идти велели, все же так иди -
 Позора нет в велениях богов!

Однако правды и справедливости в велениях свыше смертные все-таки не находили. Эсхил еще, как мы видели, верит в мировой порядок, но отнюдь не олимпийцы являются его носителями.

 Я ненавижу всех богов: они
 Мне за добро мучением воздали, -

бросает вызов богам прикованный Прометей. А спустя несколько десятилетий в произведениях третьего великого древнегреческого драматурга - Еврипида - уже не гордый титан, а простые смертные начнут возмущаться теми, в чьих руках судьбы мира.

 Они не боги, коль от них исходит зло...
 Зачем терпеть страданья? Лучше умереть.
 Труда нет никакого почитать богов.

Еврипид, написавший около 90 пьес, при жизни не мог соперничать славой с Эсхилом и Софоклом. Однако после смерти его популярность стала ничуть не меньшей. Сравнивая его с Софоклом, говорили, что тот изображает героев, какими они должны быть, в то время как Еврипид показывает, каковы они в действительности. "Отец комедии" Аристофан, восхваляя Эсхила за то, что он своей поэзией воспитывал бойцов Марафона и Саламина, обвинял Еврипида в том, что он испортил людей - он заставил их сомневаться. Еврипида называли "философом на сцене", а ведь, как заметил в свое время Дидро, "первый шаг к философии - неверие".

Трагедии Еврипида по-прежнему основаны на мифах. Но мифы становятся для него материалом, позволяющим выразить совсем иные идеи - те, которые волновали его современников. Боги в трагедиях Еврипида коварны, мстительны и несправедливы. Именно они виноваты в том, что на земле царят ложь и насилие, тирания и рабство. А если это так, то спрашивается, кому вообще нужны подобные боги? Еврипид явно сомневается в существовании таких богов, какими их представляли Гомер и Гесиод. Один из его героев даже взлетает на небо, чтобы убедиться в своих подозрениях, и приходит к выводу: кто видит на земле неправду и насилие, поймет, что богов вовсе нет, что рассказы о них - пустая сказка.

 На небе боги есть... Так говорят!..
 Нет! Нет! Их нет! И у кого крупица
 Хотя бы есть ума, не станет верить
 Сказаньям старым. Чтоб моих вам слов
 Не принимать на веру, докажу вам.
 Тиран людей без счета убивает
 И грабит их добро; клятвопреступник
 Подчас опустошает целый город,
 Злодействуя, - и все ж живет счастливей
 Безгрешного, покоем наслаждаясь
 И без заботы проводя свой век. 
 Богобоязненных, но очень слабых
 Немало мне известно городов:
 Они дрожат, подавленные силой
 Других держав - могучих, но безбожных.

Ученик Еврипида выскажется еще более решительно: боги - выдумка хитрых людей, которые придумали сказку, чтобы запугивать людей и держать их в покорности.

Философ Евгемер, живший в конце IV-III веке до нашей эры, тоже отыскивает вполне земные причины, породившие богов: боги - это всего лишь бывшие правители и герои, которых обожествили после их смерти.

Правда, не следует думать, будто атеизм охватил широкие слои эллинов. От отрицания мифологических образов до полного безверия - дистанция огромного размера. Даже крупнейший философ-материалист IV века до нашей эры Эпикур отнюдь не отрицал существования богов вообще - он лишь отводил им весьма скромное место где-то в неведомых сферах, где они ведут незаметную жизнь, никак не вмешиваясь в земные дела.

Как известно, все на свете боится времени. Его неотвратимую поступь ощутили на себе и эллины и их божественные заступники. Греческий поэт Алфей, живший на рубеже нашей эры, когда Эллада утратила независимость и стала частью Римской державы, в отчаянии призывал, хотя и не рассчитывал, что его призыв будет услышан:

 Бог, затвори на Олимпе стоящие праздно ворота, 
 Бдительно, Зевс, охраняй замок эфирных богов! 
 Рима копье подчинило себе уж и землю, и море; 
 Только на небо еще не проложило пути.

А через несколько веков один из самых известных поэтов своего времени, Паллад Александрийский, напишет эпиграмму на статую Геракла:

 Медного Зевсова сына, которому прежде молились, 
 Видел поверженным я на перекрестке дорог 
 И в изумленье сказал: "О трехлунный, защитник от бедствий, 
 Непобедимый досель, в прахе лежишь ты теперь!"? 
 Ночью явился мне бог и в ответ произнес, улыбаясь: 
 "Времени силу и мне, богу, пришлось испытать".

Мифология как определенная система религиозного мировоззрения утратила свое значение. В классическую эпоху в мифы уже верят мало, они становятся средством для выражения новых, социальных и политических идей. И постепенно от этого первобытного фольклора остается лишь внешняя художественная форма, которую с успехом используют литература, театр, изобразительное искусство.

А верования?

Они тоже неизбежно должны были измениться. Люди разочаровались в прежних богах, они не нашли божественной справедливости ни на небесах, ни на земле. Отчаявшись изменить земные порядки, они все чаще обращались к мысли о загробном блаженстве, о приходе иного, милосердного и единственного бога, который освободит их от страданий и установит новые законы. Со временем и появилась новая система религиозных воззрений, сменившая старые представления о богах. Это было христианство.

Олимпийцы были вытеснены. К мифам стали относиться лишь как к наивным выдумкам, а над богами, перед которыми некогда трепетали, стали смеяться. Смех был тем оружием, которое окончательно сокрушило олимпийцев. Им и воспользовался живший во II веке нашей эры крупнейший сатирик античности Лукиан из Самосаты, которого Энгельс назвал "Вольтером классической древности".

Он вновь обратился к мифам - специально для того, чтобы "снизить" божественные образы, представить богов в комическом свете и разоблачить суеверия. В своих многочисленных произведениях-диалогах - "Разговоры богов", "Прометей", "Разговоры в царстве мертвых", "Морские разговоры", "Зевс уличаемый", "Гермес и Харон" - он изобразил олимпийских владык ничтожными, корыстными и завистливыми существами, заботящимися лишь об удовлетворении своих прихотей. Традиционные старинные мифы получают совершенно иное и неожиданное толкование.

Оказывается, жизнь на Олимпе вовсе; не безмятежна, и боги отнюдь не чувствуют себя счастливыми, изнемогая под бременем многочисленных забот. Зевс, например, признается: "Чтоб они погибли, все философы, которые говорят, что счастье живет только среди богов! Если б они знали, сколько мы терпим от людей, они не стали бы... считать нас блаженными, поверив Гомеру... Вот хотя бы Гелиос, как только заложит колесницу, весь день носится по небу, одевшись в огонь и сверкая лучами, не имея времени даже, чтобы почесать за ухом... Аполлон же, взявший себе в удел многосложное искусство, почти оглох на оба уха от крика всех тех, которые пристают к нему, нуждаясь в прорицаниях... Куда бы ни призвала его пророчица... бог должен сейчас же явиться и сразу давать прорицания, иначе слава его искусства пропала... Мне же, царю и отцу всех, сколько приходится переносить неприятностей, какое множество у меня дел, сколько нужно разрешить затруднений! Во-первых, мне необходимо следить за работой всех остальных богов, принимающих со мной участие в управлении, и наблюдать, чтоб они не ленились. Затем, у меня самого бесчисленное множество дел, почти непонятных по своей тонкости... Если мы хоть немного вздремнем, сейчас же является любитель истины Эпикур и начинает нас изобличать в том, что мы не заботимся о делах мира. И нельзя с легким сердцем пренебрегать опасностью, что люди ему поверят: тогда наши храмы останутся без венков, улицы - без запаха жертвенного дыма, сосуды перестанут употреблять для возлияний, жертвенники остынут, и вообще не будет больше жертвоприношений и наступит великий голод".

Но самым нечастным среди богов чувствует себя Гермес, который буквально разрывается на части, чтобы выполнять свои весьма разнообразные обязанности: "Лишь только встану поутру, сейчас надо идти выметать столовую. Едва успею привести в порядок места для возлежания... нужно являться к Зевсу и разносить по земле его приказания, бегая без устали туда и обратно; только это кончится, я, весь еще в пыли, уже должен подавать на стол амброзию... И ужаснее всего то, что я, единственный из всех богов, по ночам не сплю,"а должен водить к Плутону умерших, должен быть проводником покойников и присутствовать на подземном суде".

Многого ли стоят эти божеские хлопоты? Действительно ли обитатели Олимпа заботятся о благе людей? Всегда ли они сами поступают справедливо?

"Я уже охрип от молитв, на которые Зевс не обращает никакого внимания, - признается один жрец, - он знай себе с грозным видом потрясает эгидой и мечет громы, устрашая тех, кто докучает ему просьбами. Если иной раз он вздумает прислушаться к чьей-нибудь молитве и послать человеку богатство, это делается без разбора, и нередко Зевс забывает о людях порядочных и умных и осыпает золотом отъявленных негодяев и дураков".

Но, может быть, люди необъективны в оценках? Не лучше ли спросить самих олимпийцев, что они думают о своей благотворительной деятельности? И Лукиан предоставляет слово сыну ночи Мому, который некогда обитал на Олимпе. Любитель позлословить, он вечно высмеивал бессмертных, критикуя каждый их поступок (кончилось это для него весьма печально: по одной мифологической версии - Зевс, не выдержав, изгнал его с Олимпа, а по другой - Мом, не обнаружив в Афродите никаких недостатков, просто лопнул от злости).

У Лукиана Мом выносит приговор своим коллегам. Он упрекает их в равнодушии к людям, в том, что по вине богов происходят неурядицы и нет порядка на земле: "Святотатцы не несут никакого наказания и остаются неразоблаченными. Те из людей, кто порядочен, погибают от бедности, болезней, рабства... Естественно, что о нас складывается суждение, будто мы вовсе не существуем... Да мы должны радоваться, если нам еще жертвы приносят после таких прегрешений!"

Лукиан все время напоминает: люди создали богов, а не наоборот, поэтому нельзя доверять ни одному мифу, где боги будто бы вмешиваются в дела смертных. Нелепо всерьез принимать рассказы древних писателей и поэтов, "письмом закреплявших ложь". "Право, мне часто стыдно бывает за них, когда они начинают повествовать об оскоплении Урана, об оковах Прометея, о мятеже гигантов, о всех трагедиях обители Аида, о том, как Зевс из-за любви становится быком или лебедем..." И сатирик вскрывает абсолютно прозаическую подоплеку в действиях богов и герое, которые некогда служили образцом мужества и величия.

Король умер. Да здравствует король!

Битва с титанами? Свержение Крона, пожиравшего своих детей? Все было иначе - проще, спокойней, будничней. Крон рассказывает: "Мы с Зевсом вовсе не воевали, а я по своей воле уступил ему власть. Я уже стар и страдаю подагрой - из-за этого, вероятно, многие думают, что я по рукам и ногам скован цепями. Мне было не под силу расправляться со злодеями, которых развелось видимо-невидимо... Вот я и почел за благо уступить царство Зевсу. Да и вообще говоря, мне показалось разумней разделить царство между детьми, а самому на покое блаженствовать за угощением, не слушать молитв, не тревожиться тем, что просьбы людей несовместимы друг с другом, не метать гром и молнию. А Зевс правит - и у, него куча обязанностей".

Грандиозный поход под Трою? Героические подвиги, воспетые Гомером? Война, принесшая славу грекам? А заслуживает ли она такого восхищения? Во имя чего пролито столько крови? Философ Менипп беседует с Гермесом в подземном царстве:

- Где же красавцы и красавицы, Гермес?

- Посмотри сюда: здесь Гиацинт, Нарцисс, Ахилл, Елена и вообще вся древняя красота.

- Я вижу лишь кости да черепа без тела, мало отличающиеся друг от друга.

- Однако это именно те, которых все поэты воспевают... Вот этот череп и есть Елена.

- Значит, из-за этого черепа целая тысяча кораблей была наполнена воинами со всей Эллады, из-за него пало столько эллинов и варваров и столько городов было разрушено!?

- Менипп, ты не видал этой женщины живой, Если бы ты мог ее тогда видеть, ты сказал бы, как все: нельзя возмущаться, что

 ...троянцы и дети ахейцев 
 Из-за подобной жены бесконечные бедствия терпят.

Ведь и цветы, засохшие и поблекшие, покажутся тому, кто смотрит на них, безобразными, а между тем в своем расцвете и свежести они прекрасны.

- Вот меня и удивляет, как это ахейцы не понимали, что сражаются за то, что кратковременно и скоро отцветает".

Подробно пересказывая мифы, развенчивая их героев, Лукин издевается над бессмысленными идеями о переселении душ, над верой в божественный промысел, будто правящий миром. В его изображении боги выглядят не только мелкими, развратными, нечестными, а подчас и глупыми, они прежде всего бессильны и в лучшем случае являются орудиями в руках судьбы. Вышучивая двусмысленные пророчества, он разоблачает и бесчисленных шарлатанов, использовавших в корыстных целях народные суеверия и распространившуюся в I-II веках жажду чудес.

Старинная религия уходила с исторической сцены, и человечество со смехом расставалось с ней. Как заметил Маркс, "богам Греции, которые были уже раз - в трагической форме - смертельно ранены в "Прикованном Прометее" Эсхила, пришлось еще раз - в комической форме - умереть в "Беседах" Лукиана. Почему таков ход истории? Это нужно для того, чтобы человечество весело расставалось со своим прошлым".

Мифология как часть древней религии, как определенная система мировоззрения, объяснявшая мир, погибла.

Мифология как сказочная, поэтическая форма продолжала жить. Ее образы воскресли в эпоху Возрождения, к ним обращались крупнейшие поэты и писатели. Мифологические сюжеты давали богатейший материал живописцам, скульпторам, композиторам. Крылатые выражения, сохраненные (или придуманные) древними авторами, вошли в наш обиход.

Человечество повзрослело. Оно уже не может объявлять мифы сплошной выдумкой. Оно пытается отыскать в них реальный исторический смысл, скрытый за далью веков. А боги? Как писал Фридрих Шиллер.

 В царство сказок возвратились боги,
 Покидая мир, который сам,
 Возмужав, уже без их подмоги
 Может плыть по небесам.