Убийца или спаситель?

Красивый, интеллигентный юноша с артистической шевелюрой, стройный, изящный, не отличающийся особой силой, но зато поражающий своей одухотворенностью, - таким знает широкая публика Аполлона. Сразу скажем, подобное представление рождено всемирно известной статуей Аполлона Бельведерского, созданной в IV веке до нашей эры. Скульптор Леохар изобразил изысканного красавца, театрально откинувшего гордую голову и словно выставляющего себя напоказ.

Столь лакировочный образ сложился лишь в позднюю эпоху, в период эллинизма (IV-I века до нашей эры). Раньше же греки воспринимали Аполлона совсем иначе. Он был для них чуть ли не самым главным богом. То есть, конечно, старшинство и главенство принадлежало Зевсу, однако культ "отца богов и людей" играл в классическую эпоху гораздо меньшую роль в жизни, чем культ его сына.

Каждое греческое племя отдавало предпочтение тем или иным олимпийцам. Аполлона же чтили всюду. Уже в V веке до нашей эры историк Геродот называет его "богом эллинов". А святилище Аполлона в Дельфах собирало паломников со всей Эллады и считалось залогом единства греческого народа, разделенного на мелкие города-государства.

Аполлон - весьма разностороннее и противоречивое существо. Он бог света, дает жизнь, тепло; он же своими лучами поражает насмерть. "Феб-Аполлон" - уже само имя отражало эту двойственность: Феб - "светлый", а "Аполлон" - "губитель". Не удивительно, что он наводит ужас и на людей и даже на богов. Когда Латона собиралась родить его, она обошла весь свет и, как писал поэт Гесиод,

 ...всех опросила, не хочет ли кто стать родиной сыну. 
 Но трепетали все земли от страха, никто не решился 
 Фебу пристанище дать...

Согласился в конце концов остров Делос, взяв с Латоны клятву, что он не потерпит ущерба от ее грозного потомка.

Впрочем, сами делосцы, гордившиеся столь высоким покровительством, придерживались иной версии. Они утверждали, что Гера запретила Земле предоставлять место Латоне, готовившейся разрешиться от бремени, но Зевс все же перехитрил супругу, и по его просьбе Посейдон поднял из морских глубин остров (а слово "Делос" означает "видимый"!), где и родились близнецы Артемида и Аполлон. Долго еще жители оберегали пальму, к которой якобы прислонялась Латона во время родов. Сам же Делос был объявлен священной землей. Сюда не пускали даже смерть - умирающих переносили на соседний остров. Делос стал позднее общегреческим торговым центром, здесь хранились огромные сокровища. Но жители даже не считали нужным возводить стены и делать укрепления: предполагалось, что святость этого места надежно оберегает его.

Ежегодно из Афин прибывал сюда корабль с паломниками. По преданию, это был тот самый корабль (его регулярно чинили и подновляли!), на котором легендарный герой Тесей отправился на Крит, чтобы убить Минотавра. Юноши же, сопровождавшие его, посвятили корабль Аполлону и дали обет совершать паломничества на Делос, если бог спасет их. Время, пока судно находилось в пути, тоже считалось священным, и в Афинах даже запрещалось в этот период приводить в исполнение смертные приговоры. Потому-то и отсрочили на месяц казнь знаменитого мудреца Сократа, осужденного за дерзкие речи против богов и государственных законов. Правда, философ не воспользовался благоприятной возможностью бежать из тюрьмы и предпочел принять яд, но не отступиться от своих принципов, один из которых гласил: "Главное - не в том, чтобы жить, а в том, чтобы жить честно".

Существовал ли действительно Тесей и имеет ли какой-нибудь реальный исторический смысл легенда о его поединке с Минотавром, об этом еще будет сказано. Но на примере Делоса нетрудно заметить, что с помощью мифов пытались объяснить происхождение тех или иных обычаев, пришедших из глубокой древности, доказать особое место, особые права различных городов, каждый из которых претендовал на исключительное внимание со стороны богов и людей.

Города избирали того или иного бога своим покровителем, чтили священные реликвии, которые должны были подтвердить благосклонность олимпийцев. Но всеобщим признанием пользовались именно святилища Аполлона. Именно к нему летели мольбы отовсюду, именно перед ним трепетали больше, чем перед Зевсом.

Даже Олимп охватывал ужас, когда появлялся "сребролукий", "ширококолчанный", "золотоволосый" Аполлон Дальновержец.

 По дому Зевса пройдет он, - все боги и те затрепещут. 
 С кресел своих повскакавши, стоят они в страхе, когда он 
 Ближе подступит и лук свой блестящий натягивать станет.

И лишь когда Латона усадит его и сам Зевс - не кто иной! - подаст ему чашу с нектаром, только тогда боги могут перевести дух. Но, по правде говоря, неясно, чего опасались олимпийцы - как-никак бессмертию их ничто не угрожало. А вот людям ослепительный Феб казался грозной, неотвратимой силой. Человек скоропостижно скончался? Значит, его поразила стрела Аполлона. При этом в мифах нигде не видно, чтобы грозный бог отличался милосердием, проявлял сострадание. Он холоден и бессердечен. Десятки людей - виновных и невинных - стали жертвой его гнева. Среди них и беззащитные старики, и дети Ниобы, и герои, сражавшиеся под Троей, в том числе непобедимый Ахилл. Единственным уязвимым местом Ахилла была пятка, за которую держала его мать, закалявшая своего сына тем, что по ночам, когда он был младенцем, хладнокровно совала его в огонь. Именно в эту Ахиллесову пяту и направил Аполлон стрелу, пущенную Парисом, виновником Троянской войны.

Немало смертных стало жертвой неуемных страстей Аполлона. Домогаясь чьей-нибудь любви, он считался лишь со своими желаниями, и потому часто погибали не те, кого он ненавидел, а именно те, кто имел несчастье понравиться ему.

Позднее Аполлон приобрел более благородный облик. Его чтили как врачевателя, покровителя искусств, защитника путешественников. Бог света, он как бы воплощал в себе свет знания, мудрости. Его устами говорила сама истина. Потому-то таким авторитетом обладало его святилище в Дельфах. Сюда со всего мира приходили, чтобы услышать мнение оракула (пророка, посредника между богом и людьми), узнать о своей судьбе. Спрашивали купцы, отправлявшиеся в плавание, родители, беспокоившиеся о своих детях, полководцы, обдумывающие планы походов. Спрашивали от своего имени и от имени целого государства. И Аполлон трудился не за страх, а за совесть девять месяцев в году (считалось, что в течение трех месяцев он не появлялся в Греции - подобно тому, как скрывается солнце в зимний период). Божественная воля изрекалась устами специальной жрицы - пифии.

Судя по сообщениям поздних античных писателей, ее "работа" требовала недюжинного здоровья. Прорицательницу помещали во внутреннюю часть храма, занимавшую небольшую площадку на скале. Особенностью этой скалы была глубокая трещина, откуда поднимались холодные испарения. Над самой расселиной и помещался треножник, на который взбиралась пророчица. Предварительно она распускала волосы, надевала на голову лавровую ветвь, выпивала воды из храмового источника и жевала лавровый лист, после чего начинала героически вдыхать ядовитые пары и доводить себя до одурманенного, полубессознательного состояния. В период расцвета святилища предсказания давались по нескольку раз в месяц. И хотя пифий выбирали из молодых и непорочных девиц, ни одно из этих достоинств не могло гарантировать длительного стажа столь рискованной профессии. Поэтому храм содержал двух пифий постоянно действующих и одну запасную.

Позднее, в I-II веках, как рассказывает историк Плутарх (который, кстати сказать, был жрецом в Дельфийском храме), штат пророчиц сократился до единицы, да и выбирали пифий из замужних женщин, притом не моложе 50 лет - дабы избавить вопрошающих от соблазнов. Солидная матрона, умудренная жизненным опытом, выполняла свои обязанности теперь лишь раз в месяц (по-прежнему сохраняя трехмесячный зимний отпуск). Таким образом, в распоряжении тех, кто искал истину у божества, оставались лишь девять дней в течение года.

Но вот пифия принималась за дело. Посидев на треножнике и надышавшись вдоволь парами, она приходила в экстаз и в этом умопомраченном состоянии начинала выкрикивать отрывочные слова. Стоявшие рядом жрецы тут же "редактировали" бессвязные речи, объединяя их в законченные фразы и придавая им стихотворную форму. Позднее стихи сменились прозой - уж не потому ли, что жрецы поняли: в прозе можно излагать мысли ничуть не менее туманно и двусмысленно, чем в поэзии?

А ответы Аполлона действительно были темны и загадочны. Любой можно было с одинаковым успехом истолковать как угодно. Немало простаков поплатились за то, что примитивно и прямолинейно следовали указаниям божества.

"Идти ли мне войной против персов?" - вопрошал лидийский царь Крез. И получил вполне определенный ответ: "Если перейдешь реку Галис, разрушишь великое царство". Обрадованный Крез перешел Галис и в самом деле погубил великое царство. Единственная поправка: царство оказалось его собственным. Спрашивается, можно ли было упрекать бога за то, что его неправильно поняли? Не зря глубоко религиозные люди в Греции - такие, как прославленные поэты Эсхил, Софокл, - без всякого осуждения давали Аполлону в своих произведениях прозвище "Кривой", "Двусмысленный". А философ Гераклит прямо признавал, что "оракул в Дельфах не говорит, не утаивает, а намекает".

Объясняться с помощью туманных намеков было делом божеским. А вот понимать эти намеки приходилось людям, в чьих руках нередко находилась судьба целого государства.

Как спасти Афины от нашествия многотысячной армии, с которой персидский царь Ксеркс собирался завоевать Элладу? Сначала дельфийский оракул ответил вполне определенно: город погибнет, и уцелеют лишь те, кто покинет его. Сказать, что подобный прогноз обрадовал афинян, было бы, конечно, явным преувеличением. Но они были упорны и настойчивы и вновь обратились к Аполлону с трогательной просьбой: "Скажи нам, владыка, что-нибудь более утешительное, взгляни на молитвенные ветви, с которыми мы пришли к тебе, или же мы не уйдем из храма и останемся в нем до конца жизни". Трудно сказать, испугала ли Аполлона столь унылая перспектива, или просто бог находился в более бодром расположении духа, так или иначе он изрек, что спасение афинян - деревянная твердыня, которая должна остаться несокрушимой.

Естественно, что прежде всего пришла в голову мысль укрыться за деревянной изгородью, окружавшей акрополь. Но нашелся оригинальный ум, который истолковал все иначе: спасут город не стены, а... корабли. Звали этого провидца Фемистокл. И создатель афинского флота угадал - в морской битве при Саламине в 480 году до нашей эры персы были разгромлены.

А вот спартанцам явно не повезло. Рассчитывая на легкую победу над соседями, они обратились к Аполлону, и коварный бог пообещал им город Тегею, сформулировав это так:

 Слышу, как цепи стальные звенят на ногах побежденных, 
 Вижу, как Спарты сыны измеряют тегейскую землю.

Вполне удовлетворенные, спартанцы, не мешкая, двинулись в поход, предусмотрительно захватив с собой цепи. Цепи действительно пригодились - для самих спартанцев, потерпевших жестокое поражение и обращенных в рабство.

Нередко Аполлон проявлял поразительную осведомленность в политических делах даже за пределами Греции. Римлянам он предсказал победу над Ганнибалом, императору Нерону он посоветовал опасаться 73-летнего возраста. Правда, Нерон наивно полагал; что на этом году оборвется его жизнь, на самом же деле он умер, достигнув лишь 31 года, но сменил его действительно 73-летний император Гальба.

Философы, политические деятели часто обращались за покровительством к Аполлону и точно выполняли указания того, кто, как полагали, опекал мудрецов.

Убийца или спаситель?

Одному заботливому отцу оракул дал в высшей степени педагогический совет: пусть его сын делает все, что пожелает. Правда, что из этого получится, бог не счел нужным сообщить ошарашенному родителю, но, видно, решил не ронять своего авторитета. Мальчик подрос и стал общепризнанным мудрецом. Звали его Сократ. Человек, всю жизнь искавший истину и пришедший к выводу, на который не хватило бы смелости у глупца: "Я знаю то, что ничего не знаю". Не зря все же оракул в Дельфах категорически заявил, что в мире нет человека умнее Сократа!

Афинскому законодателю VI века до нашей эры Солону Аполлон повелел быть кормчим, заняв место в середине корабля. И знаменитый реформатор установил новые порядки в государстве, стремясь к тому, чтобы удовлетворить всех граждан.

 Власть даровал я народу в той мере, в какой он нуждался, 
 Чести его не лишил, но и не дал лишних прав, 
 Также о тех позаботился я, кто богатством и силой 
 Всех превзошел, - чтобы их не опозорил никто. 
 Встал я меж тех и других, простерев мощный щит свой над ними, 
 И запретил побеждать несправедливо других.

По мнению Солона, он дал афинянам законы "самые лучшие из тех, какие они могли принять". Послушный воле оракула, он примирял враждующие партии и. "словно волк, средь стаи псов вертелся". В результате все остались недовольны: ни одно серьезное мероприятие не удалось довести до конца, не задев при этом чьих-нибудь интересов. Божество оказалось недостаточно проницательным и, видимо, не знало той немудреной истины, которая открылась в конце концов Солону: "Трудно в великих делах сразу же всем угодить". Примирить всеобщие интересы было не под силу даже могучему олимпийцу.

Быть может, именно поэтому другому мудрецу, жившему через 250 лет после Солона, он посоветовал вообще отрешиться от суетных земных забот (а забот у мыслителя было немало: вместе с отцом он овладел хлопотливым ремеслом фальшивомонетчика!) и предаться созерцательной философии. Но прежде ему следовало отказаться от старых привычек - с ними нечего было и думать о занятиях философией, ибо, как сказал оракул, "лучше подделывать деньги, чем истину". Философ стал нищим скитальцем, собирал подаяния, по ночам забирался спать в глиняную бочку, гордо демонстрировал всем свое презрение и ходил днем с фонарем, восклицая: "Ищу человека!"? Его участи - а покровительство Аполлона не спасло от насмешек и даже от продажи в рабство - позавидовал однажды властелин мира Александр Македонский, которого философ попросил лишь об одной милости - не загораживать ему солнца. Прославленный полководец был потрясен и со свойственной ему скромностью изрек: "Если б я не был Александром, я хотел бы стать Диогеном".

В общем мудрецы не могли обижаться на проницательного сына Зевса и при случае всегда подчеркивали свою особую близость к нему. Пифагор, например, у которого, как рассказывала молва, было золотое бедро, гордился этим доказательством своего божественного происхождения куда больше, чем популярной теоремой, сделавшей его известным каждому школьнику (хотя до сих пор неясно, имел ли он к ней хоть какое-нибудь отношение). Легендарный спартанский законодатель Ликург получил от Аполлона заверения, что его законы превосходны настолько, что ему, олимпийцу, кажется, будто он имеет дело с богом, а не человеком. Понятно, спорить с божеством трудно, но нелишне напомнить, что Спарта была удивительно крепким и устойчивым государством в течение нескольких веков. Общее имущество, общие трапезы, запрещение роскоши, отсутствие денег (железная монета ничтожного достоинства - явно не тот капитал, из которого рождается богатство), строжайший контроль за мыслями и поступками каждого гражданина, железная дисциплина, военные упражнения как единственное достойное занятие, ну и, конечно, никаких излишеств вроде изысканных ремесел, искусства, литературы, науки. Мыслителей не требовалось - нужны были надежные исполнители. А решали за них - достойнейшие: два царя (если один - значит, уже опасность тирании!) и 28 старейшин.

Народу тоже разрешалось участвовать в управ легши. Правда, он не обсуждал предложений, а лишь криком отклонял или утверждал их. Но, зная, что решение большинством голосов не дает никакой гарантии в том, что оно верно, спартанцы придерживались весьма своеобразного демократического принципа: "Если народ постановит неверно, его надо распустить". Царям же приходилось полагаться лишь на милость богов: раз в девять лет специальные чиновники, дождавшись ясной, безлунной ночи, садились и молча наблюдали за небом. И если удавалось заметить падающую в определенном направлении звезду, царей обвиняли в преступлении перед божеством и благополучно освобождали от всех забот, связанных с бременем власти.

Спарта ревниво оберегала свои порядки. Она противилась любому нововведению, она сторонилась всех соседей (разумеется, кроме тех, кого покоряла!). Спартанцам запрещалось даже путешествовать - во избежание соблазнов: ни один гражданин не должен был и мысли допустить, что где-то, у кого-то, что-то может быть лучше и достойно подражания. Вольнолюбивые и вольнодумствующие афиняне, склонные во всем сомневаться и все критиковать, не могли понять, почему боги дали спартанцам такое государственное устройство, которое, как утверждал оракул, является наилучшим. Им оставалось лишь с грустью признать, что организованное военизированное общество, полностью подавившее человеческую личность, не озабоченное сложными нравственными проблемами и не желавшее слышать о каких-то там духовных поисках, оказалось прочнее и долговечнее любого из греческих государств!

Но... Ничто не вечно. Даже Спарта. И даже ее божественные покровители. Уже в IV веке до нашей эры в Спарте начались смуты, от былого равенства граждан не осталось и следа, пошли военные поражения - словом, боги явно отвернулись от идеального царства. А может, им просто было не до этого. Пришло время спасать собственную репутацию. В том же веке афинский оратор Демосфен рискнул не поверить оракулу: он обвинил пифию в том, что она подкуплена македонским царем. Через 300 лет римский оратор и политик Цицерон, которому пифия ехидно посоветовала "следовать собственным влечениям, а не мнению толпы", категорически утверждал, что "оракул пользуется всеобщим презрением". А Нерон, разгневанный неблагоприятным предсказанием, поступил истинно по-царски - решительно и быстро: он попросту закрыл Дельфийское святилище (вскоре, правда, оно было вновь открыто).

Как меняются времена! На храме в Дельфах когда-то высекли изречения знаменитых семи мудрецов Греции (среди которых оказались Солон и милетский ученый, философ и астроном Фалес, впервые предсказавший солнечное затмение). Изречения эти были известны всем эллинам и стали прописными истинами: "Познай самого себя", "Наблюдай конец жизни", "Сдерживай гнев", "Ни за кого не ручайся", "Мера важнее всего", "Ничего лишнего", "Худших всегда большинство". Одни из мудрецов были законодателями, другие - полководцами и тиранами, третьи - философами. И все же они нашли общий язык. Однажды в море выловили золотой треножник, будто бы принадлежавший легендарной красавице Елене, из-за которой разгорелась Троянская война. На нем было написано лишь одно слово - так же, как на роковом яблоке, перессорившем богинь на свадебном пиру. Только там значилось "Красивейшей", а здесь: "Мудрейшему". И мужская рассудительность явно взяла верх над женской чувствительностью. Один мудрец переслал треножник другому, тот - третьему, и так он обошел всех, пока, наконец, круг не замкнулся. И мыслители нашли разумнейшее решение: они принесли злополучный дар... Аполлону, покровителю мудрецов.

Но проходят века. И вот один из античных писателей с грустью признает, что Аполлон легко предрекает войну или голод, но никогда не дает совета, как предотвратить их. А сатирик Лукиан во II веке нашей эры уже открыто издевается над некогда грозным олимпийцем: "Аполлон притворяется всезнающим: он и стрелок, и кифарист, и лекарь, и прорицатель; открыл себе пророческие заведения и обманывает всех, кто к нему обращается, отвечая на вопросы темными и двусмысленными изречениями, чтобы таким образом оградить себя от ошибок. И он при этом порядочно наживается: на свете есть много глупых людей, которые дают обманывать себя".

Утратил свою репутацию Аполлон и как солнечный бог. Греческие ученые, изучавшие небеса, любили создавать стройные системы и отвели Солнцу, как рядовому светилу, достаточно скромное место спутника Земли. Но и роль солнечного бога Аполлон фактически присвоил себе, отобрав ее у старинного бога Гелиоса, брата богини Луны - Селены и богини утренней зари - Эос.

В представлении древних людей Гелиос утром поднимался на востоке из океана и вел по небу запряженную огнедышащими конями колесницу, а вечером спускался в океан на западе, за линией, ограничивающей взор (по-гречески - "горизонт"), куда любознательные греки при всей своей отчаянной смелости все же никогда не решались отправиться. Ночью же Гелиос садился в челн и совершал плавание вокруг Земли, чтобы возвратиться на восток, где у него был великолепный дворец.

Гелиоса считали справедливым, рассудительным и всевидящим божеством, обеспечивающим, кроме всего прочего, порядок на земле. Ему принадлежали 7 стад коров и 7 стад овец, по 50 голов каждое, причем стада эти никогда не уменьшались и не увеличивались. Вот почему, по мнению греков, год состоит из 50 недель по 7 дней и 7 ночей, и ничто не может нарушить этот распорядок.

Гелиоса почитали в разных местах, но больше всего - на острове Родосе, который якобы был поднят со дна моря по просьбе солнечного бога. Именно ему и был посвящен один из величайших памятников античности, вошедший в список семи чудес света, - Колосс Родосский. Колоссами называли тогда статуи, по высоте намного превышавшие человеческий рост. Родосцы же решили удивить мир: их статуя должна была превзойти все известные до той поры колоссы. Основания были достаточно вескими. Почти целый год город находился в осаде: 40-тысячная армия и мощный флот блокировали Родос с моря и суши, тараны разрушали стены. Полководец Деметрий, получивший прозвище Полиоркет ("Осаждающий города"), уже предвкушал победу. Но родосцы выстояли, осада явно затянулась, и в конце концов Деметрию пришлось заключить мир. И вот в 304 году до нашей эры было решено воздвигнуть статую тому, чье изображение чеканилось на монетах города и кто был его верным патроном. Скульптор Харес, был, конечно, искуснейшим мастером, но он понимал, что главное, чего ждут от его произведения, - это ошеломляющего эффекта. Во все века находилось немало людей, которых приводила в трепет не красота или изящество, а грандиозность сооружений. Чудовищные размеры памятников, по-видимому, должны были служить наилучшим доказательством величия божества или правителя, приравнивавшегося к богам. У подобных произведений искусства был, правда, существенный недостаток - они не очень прочно стояли на земле и нередко рушились на глазах у изумленных современников, уверенных в незыблемости этих идолов.

Колосс Родосский постигла та же участь. 12 лет сложнейшего труда понадобились, чтобы соорудить 36-метровую статую. Высокий, стройный юноша с лучистым венцом на голове, поднявшись во весь свой невероятный рост, приложив руку ко лбу, напряженно всматривался в даль. Колосс поражал современников и, вероятно, вызвал бы не меньшее уважение и сейчас. Ведь он был в три раза выше Медного всадника в Ленинграде и на 6 метров выше скульптуры советского воина в Берлине.

Но бронзовый гигант простоял недолго - всего 56 лет, до землетрясения 222 года. И поднять статую, у которой были перебиты ноги, не удалось. Так и пролежала она на родосском берегу больше тысячи лет, пока в 977 году ее обломки не продали какому-то купцу. 900 верблюдам выпала на долю высокая честь увезти остатки одного из чудес света, следы которого окончательно затерялись во тьме веков.

Но Гелиосу еще раз пришлось сыграть роль покровителя. Правда, для совсем иных людей и в другом месте.

По мере того как Аполлон вытеснял его из сознания верующих, Гелиос все чаще рисовался им каким-то далеким, безвозвратно ушедшим защитником справедливости и добра. С его именем связывали мечты об идеальном царстве, где нет униженных и оскорбленных, надежды на возрождение нравов и обычаев "золотого века".