166. Человек с реки Казым

Жил на Казыме человек со своею женой. Родился у них сын. Когда сын родился, Отыру^* семь пестрых оленей убили, семь белых оленей убили. Отыр мальчика счастьем и удачей трех человеческих жизней наградил. Когда мальчик вырос, отец ему с Оби, из Священного Городка^**, жену высватал. Поженились они, привез он жену к себе домой. Много жили, мало жили, однажды решили к родителям жены в гости съездить. Собрались и поехали. Когда в городок приехали, там народ праздник играть собирается. Сородичи жены все в общественном доме сидят. Зять туда же пошел. В дом вошел, сел. Вот поднялись семь человек, вышли из дома для пляски приготовиться. Люди зятю говорят:

^* (Имеется в виду Мир-сусне-хум.)

^** (Т. е. из сел. Вежакоры. В нем проводились периодические медвежьи обряды, связанные с почитанием предка фратрии Пор - медведя.)

- Ты в какой-нибудь другой дом пойди. Когда плясать начнут, тебе здесь быть нельзя.

- Да я, - говорит, - лучше здесь останусь. Неужели на меня угощения или мяса жертвенного не хватит?!^*

^* (Во время периодических медвежьих обрядов устраивались жертвоприношения животных.)

- И то верно, - старик один говорит, - пусть сидит.

Когда семь человек из дома вышли, казымский человек тоже вскоре выйти задумал. Вышел, смотрит: у семи загородок, что вокруг дома, все семь ворот заперты. В это время семь человек с криком и свистом через все семь загородок одним махом внутрь ограды прыгнули. Казымец, торопясь, назад в дом пошел. Вошел, немного там побыл, и вскоре те семь человек появились. Пришли, плясать начали. Один человек играет, семеро пляшут. Семеро пляшущих шесть кругов сделали. На седьмом круге задний из пляшущих зятя с собой подхватил, и все из дома вышли. Вскоре назад вернулись. Бывшие в доме говорят:

- Зятя куда увели?

- Да мы его с собой и не брали, здесь где-нибудь сидит. Стали искать - нет нигде.

- Ведь ты же его с собою утащил, - седьмому из плясавших говорят.

- Нет, - отвечает, - не уводил я его.

В другие дома пошли, ищут везде. Нет нигде зятя.

Ну а теперь снова о нем речь пойдет.

Несут его куда-то вверх, только в ушах свистит. Долго несли, коротко ли несли, однажды примчались к горе, поросшей высокими лиственницами^*. В тот лиственничный лес вошли, стоит дом. Стены из лиственниц сложены. В степе по две лиственницы да по три лиственницы в длину положено. Такой большой дом. В дом вошли. У одной стены семь медведей в ряд усажены. Перед медведями старик сидит. Говорит старик:

^* (Лиственница - священное дерево фратрии Пор, постоянный атрибут менквов и медведя.)

- Зятя принесли? Он пляску смотреть хотел. Теперь пусть смотрит. Расшевелите-ка зятя нашего.

Семь менквов для пляски оделись^*. Плясать начали. Плясать начали, зятя на руки подхватили. Пляшут, а человека, кверху на руки поднявши, держат да подкидывают. Семь кругов проплясали. Зятя в сторону бросили. Чувствует человек: все его тело ноет, все болит. Подумал тут: "Казыма Великая Мать! Днем и ночью жертвы тебе приносить буду, только спасла бы жизнь мою из рук этих лесных духов-чертей!"

^* (На медвежьем празднике исполняется танец "Семь Утчи с верховьев реки Сорахт". Утчи - это существо, подобное менкву; в песнях названные термины являются параллелизмами.)

В это время старик говорит:

- Эй, внучек, я ведь слышу все твои просьбы, хоть на верхнем небе, хоть на земле нашей священной! Старик вершины Сорахта^* - это я. Старик, охраняющий дорогу на Верхний мир, - это я! Твоя крохотная ничтожная бабка, твой крохотный ничтожный дедка со мной ничего не поделают.

^* ("Старик вершины Сорахта" - одно из имен Ялп-ус-ойки. Он считается сторожем лестницы, ведущей на небо, в Верхний мир.)

- Эй, дети, зятя нашего расшевелите маленько!

Менквы опять поднялись для пляски одеться. Одежды свои взяли. В это время старик говорит:

- Ну-ка, дети, повремените немного. Нашего зятя бабка, которую он звал, сейчас прийти должна. Пусть придет. Она придет, тогда уж попляшете.

Тут смотрят: приехала женщина на упряжке из трех белых быков, в белой ягушке, белым платком шелковым покрытая. Приехала Казыма Великая Мать.

- Вот, дедушка, моего мальчика ты сюда привел. Когда он на свет появился, когда человеком стал, отец его семь белых оленей да семь пестрых оленей перед Отыром поставил. Отыр наградил его жизнью трех человек, богатством трех человек.

- Э-э, доченька, а хоть бы и наградил! Этот человек пляски смотреть хотел. Перед началом первой пляски тести его из дома хоть и посылали, хоть и говорили ему: "Тебе здесь быть нельзя", он не ушел. Тогда я его сюда привел, пусть большую пляску теперь посмотрит!

Старик для гостьи стол приготовил, угощает ее:

- Садись, дочка, поешь, попей!

За едой, за питьем женщина опять говорит:

- Ну, дедушка, мальчика моего отпусти!

- Нет, доченька, не пущу. Он пляски смотреть хотел, так пусть смотрит!

Есть кончили, опять просит:

- Отпустил бы ты его, дедушка!

- Нет, не отпущу.

- Ну, раз не отпускаешь, что поделаю!

Женщина хорей и вожжу в руки взяла, уехала. После ее отъезда старик говорит:

- Ну, дети, теперь зятя нашего порасшевелите немного. Менквы оделись, плясать начали, человека опять подхватили.

Наверх поднявши, на руках держат да подкидывают. У одного из рук вырвется, другому в когти попадает. Семь кругов проплясали, остановились. Остановились, человека опять в сторону швырнули. Чувствует он: больше прежнего у него тело и кости болят. Свету не видит - так все болит. Еще если раз с ним спляшут, тут и смерть. Погибнет он! Стал поминать Тэк-отыра^*:

^* (Тэк-отыр - богатырь сел. Теги. Один из духов-покровителей сосьвинских и лозьвинских манси.)

- Тэк-отыр, когда-то я с вечера до утра жертвы тебе приносил! Теперь вот погибаю в руках лесных духов.

Перед семью медведями сидящий старик тут говорит:

- Эй, внучек, деда своего призываешь будто? На Верхнем мире и на земле нашей священной я один. Говорю тебе: "Дед твой приедет и с тем же и уедет. Не отпущу я тебя".

- Эй, дети, поиграйте-ка с зятем!

Менквы плясать поднялись, одеваться начали.

- Обождите маленько, дети, теперь вот этот неладный дед его едет. Обождите.

И верно: на упряжке из трех пестрых быков в пестрой парке человек приехал^*. Остановился, вожжу привязал, говорит:

^* (Имеется в виду Тэк-отыр.)

- Эй, дедушка, моего мальчика ты зачем сюда затащил?

- Он пляски смотреть хотел, оттого сюда и притащили его. Теперь пусть смотрит.

- Отпусти.

- Нет, не отпущу. Пляски смотреть хотел, теперь пусть смотрит. Ну, иди, - старик продолжает, - стол готов, поедим, попьем.

Есть-пить сели. За едой приехавший опять говорит:

- Эх, дедушка, отпустил бы ты этого мальчика!

- Нет, не отпущу. Пляски да игры смотреть хотел, теперь пусть смотрит.

Поели, попили, кончили. Гость оделся, выходить собрался.

- Отпусти, дедушка, мальчика, - снова просит.

- Нет, не отпущу.

Человек вышел, хорей и вожжу в руки взял, уехал,

После отъезда человека старик говорит:

- Ну, дети, с зятем нашим опять попляшите!

Менквы снова поднялись, опять пляшут. Зятя подхватили, на руках подняли. Один его из рук выпустит, другому в когти попадет. Этот его выпустит, другой подхватит. Семь кругов проплясали, остановились. Человека в сторону бросили. Ну вот чувствует он, если еще раз его подхватят, умрет непременно. Вокруг него что есть, едва узнает. Все тело и кости болят. Если опять его возьмут, тут ему и смерть! Думает тогда: "Отыр меня жизнью трех людей наградил, счастьем и богатством трех людей наградил. Теперь вот в руках у этих лесных духов моя смерть приходит. Глаза мои уж не смотрят, уши мои уже не слышат. В руках у этих лесных духов погибаю".

- Ага, - старик говорит, - Отыра призываешь будто? В Верхнем мире и на земле нашей один я! Что же, призывай - с чем придет, с тем и уйдет.

- Эй, дети, сыграйте еще с зятем!

Менквы поднялись, одеваться стали. Как вышли, старик и говорит:

- Обождите, дети. Никак, этот неладный идет, кого зять призывал?! Подождите немного. Он уйдет, тогда уж.

Вскоре ветви у лиственниц качаться начали, иные лиственницы пополам сломались. Менквы снаружи четыре медных котла незаконченных поставили, чтобы лошади не на землю встать^*. Наконец всадник показался. Черный зверь, красный зверь - пушнина всякая на шее у лошади понавешана, качается. Лошадь как встряхнется, шкурки дорогие сыплются. Приехавший говорит:

^* (Приехавший всадник - это Мир-сусне-хум. Его священная лошадь не могла ступать на землю, и ей под копыта ставили четыре серебрянных блюдца, здесь - чистые медные котлы.)

- Я этого человека жизнью трех человек, богатством трех человек наградил. Зачем его сюда притащили? Отнесите его домой по добру. Если не отнесете, во второй раз приеду, на этом вашем холме лиственничном все лиственницы вершинами вниз, корнями вверх поверну! И семи твоих медведей не будет, и лиственниц не будет. Я слышу, ты тут говоришь: "На Верхнем мире и на земле один я, дорогу в Верхний мир охраняющий старик - я, Вершины Сорахта старик - я". Если этого человека не отнесешь, я во второй раз приду, маленьким станешь!

- Внучек, отнесу, отнесу! Ты жизнью трех человек, богатством трех человек его наградил, я теперь жизнью четырех человек, богатством четырех человек награжу! Ну, иди, внучек, я стол приготовил.

- Нет, дед, я туда не пойду.

Тогда стол на спину лошади поставили. Дед с внуком поели, попили. Внук уехал. После его отъезда старик менквам говорит:

- Откуда принесли, в то место и отнесите. Понесли его.

Несший менкв говорит:

- Когда тебя искали вчера, к Отыру обратились, семь жертвенных животных для него убить обещались. Сейчас эти обещеные жертвы убивать будут. Когда мы туда придем, шаман в бубен бить будет. В бубен бить будет и так скажет: "После того как мы эти жертвы убьем, если что получится, пусть получится, на глаза человеческие если что появится, пусть появится!" В тот миг мы и придем. Ты тогда за березу покрепче ухватись^*.

^* (Береза спасает героя, так как это священное дерево фратрии Мось.)

Пришли. Человек за березу крепко-накрепко ухватился. Когда принесший его назад поворачиваться стал, с собой чуть не уволок. Только потому и остался, что держался хорошо. В это время шаман говорит:

- После того как жертвы мы наши убьем, если что получится, пусть получится, на глаза человеческие что появится, пусть появится!

В бубен бить перестал, говорит:

- Жертвы убейте!

Ударили, убили. Только убили жертвы, смотрят: позади идолов человек стоит. В этот миг на глаза появился, видимым стал. Начали его тут расспрашивать, куда ходил да где был. То, что от него слыхали, теперь люди и рассказывают.