I. Исторические и идеологические предпосылки творчества Руставели

Шалва Нуцубидзе

На столбовой дороге древней культуры имеются памятники народного творчества - эпические поэмы, научной мысли - произведения мудрецов-мыслителей и художественно-литературного творчества - литературные памятники, которые в своей совокупности представляют аттестат зрелости многих народов в области культуры. Обо всех этих трех явлениях в истории культуры приходится говорить, так как все они связаны друг с другом и, обусловливаясь социально-историческим укладом, воздействуют друг на друга. Корни подлинно гениального произведения мирового значения глубоко лежат в развитом народном творчестве, идейное настроение дается достижениями мышления, суммарно лежащего в основе умонастроения эпохи, базирующейся на определенных общественных отношениях.

Все это безусловно касается, в числе других творений мировой литературы, и величайшего памятника грузинской литературы - романтической поэмы «Витязь в тигровой шкуре» Руставели.

Памятник грузинской народной словесности, отразивший высшую ступень мифотворчества Востока и воспринявший в художественном народном творчестве первые шаги человечества на путях цивилизации, в связи с применением огня в производстве, это - сказание об Амирани. Оно явилось не только первообразом греческих сказаний о Прометее - похитителе огня с неба на благо людей - но и послужило одним из корней творчества Руставели. Равняясь по линии своих литературных предшественников, Руставели в последней (1671) строфе своей поэмы на первом месте называет сказание об Амирани - перепетое в литературной обработке грузинского поэта Мосе Хонели, и тем отмечает место своей поэмы на путях развития грузинской поэзии XII в. Вот эта строфа:

1671

 Амирана Дареджани воспевал Мосе Хонели, 
 Песни славного Шавтели про Абдул-Мессию пели. 
 Диларгета неустанно прославлял Саргис Тмогвели, 
 Тариэля ж со слезами я воспел - его Руствели. 

Это поэтическое указание Руставели не случайно: корни его творчества и по форме и по содержанию уходили в народное мышление. Тут есть большое сходство с итальянским ренессансом, скажем с Боккачио, поэмы которого связывались с итальянским народным творчеством и по содержанию и по форме. Итальянская октава - восьмистопный стих был так же народен, как и 8+8 размер грузинского народного напева (шаи-ри). Разница тут только в том, что грузинское народное сказание, которое берет за отправный пункт Руставели, еще в качестве народного памятника получило мировой резонанс как по линии творчества (прообраз Прометея), так и по линии мышления. Игри - бог воды и начало жизни по "Амирани" Игр (он) - вода, начало жизни у греческих (ионийских) натурфилософов.

По линии идеологических предшественников Руставели упоминает в своей поэме "мудрого Дивноса", то есть Дионисия, так называемого Ареопагита, псевдо-автора, имя которого, как это теперь известно мировой науке, было ложно написано на книгах, принадлежавших грузинскому мыслителю Петру Иверу (410-488/491).

Главная мысль, положенная в основу поэмы Руставели - вечность и торжество добра и кратковременность, преходящий характер зла. Герои Руставели борются за добро, как условие счастья; зло терпит поражение в результате борьбы, и сила счастья измеряется силой преодоленных страданий.

Сюжет поэмы Руставели уложен в рамки философии добра и потому он начинает поэму с указания на превосходство добра и непрочность зла. В строфе 113-ой Руставели говорит:

 "Не причастен к жизни горькой тварей щедрый покровитель, 
 Зло творить зачем же будет тот, кто есть добра зиждитель... 

Когда путь для освобождения героини Нестан-Дареджан стал ясен, тайна ее судьбы раскрыта, и нужен последний удар, в лице Автандила Руставели восклицает:

1363

 Мрак развеян, и величье света стало нераздельно, 
 Зло сразив, добро пребудет в этом мире беспредельно. 

А когда героической борьбой трех друзей-героев - Тариэля, Автандила и Придона - каджетская крепость была взята, пленница Нестан освобождена, достигнуто все и добро восторжествовало, Руставели в одной строфе раскрывает миросозерцание, лежащее в основе его поэмы. Он в четырех строках грузинского народного стиха дает кратко, но четко всю философию (Псевдо-Дивноса) Петра Ивера, создателя так называемой ареопагитики.

Вот эта строфа:

1494

 Мудрый Дивное открывает дела тайного исток: 
 Лишь добро являет миру, а не зло рождает бог; 
 Злу отводит он мгновенье, а добру - безгранный срок, 
 Ввысь подъяв его истоки, где нетленности порог. 

Ясно, что поэма Руставели непосредственно связана, в условиях грузинского возрождения XII-XIII вв., с философским наследием античности, получившим в восприятии грузинского философа Петра Ивера форму,- оказавшуюся приемлемым материалом для некоторых прогрессивных идей, которые в соответствующих социально-экономических условиях были использованы в Грузии, а затем и на Западе (Джордано Бруно, Николай Кузанский и др.).

Из поэмы Руставели видно, что он пользуется той или иной философской идеей, иногда текстуально, не указывая на самих мыслителей. Так, например, Руставели мог бы указать на ближайшего к нему по времени грузинского философа Иоанна Петрици. Последний в условиях острой общественно-идеологической борьбы в Грузии XI-XII вв. усвоил двоякий способ понимания мира и его явлений: "божественный" и "человеческий". В первом он следовал Платону, во втором - Аристотелю, в первом он шел путем идеализма, во втором - склонялся к материализму.

Руставели усвоил вторую точку зрения своего идеологического предшественника в Грузии XI-XII вв., но для характеристики обостренной борьбы и идеологического насилия церкви и власть-имущих не лишено значения указать на проявление сугубой осторожности со стороны Руставели в передаче материалистического тезиса о зависимости между телом и душой с приписыванием его не Аристотелю (как это следовало), а Платону (идеалисту). Вот это место:

789

 "Я дерзну слова Платона привести, как образец: 
 Вслед за телом тленен духом как двуличный, так и лжец". 

У Платона, как идеалиста, такого места (в его писаниях) не имеется, тогда, как у Аристотеля такие места встречаются не раз. Это знал и Руставели, но пред лицом господства церкви приходилось поступать сообразно положения. Руставели, как выяснилось в отношении к ареопа-гитике, был мастер введения в поэтическую ткань текста поэмы краткой, но четкой передачи мыслей философов. Достаточно указать на упоминание Аристотеля, где поэтически передан его логический закон об исключенном третьем. Вот это место:

1185

 Молвит царь: природу правды как же наш постигнет дух? 
 Из двух крайностей возможных правда лишь в одной из двух. 

Руставели остался верным своему идеологическому предшественнику Иоанну Петрици, который говорил о своем "следовании Аристотелю", но тут же пояснил, что он построил бы философскую систему "вне соприкосновения с материей" (И. Петрици, Соч. т. II стр. 222). Это ничем не легче приписывания материалистического тезиса Аристотеля - Платону, на что в духе времени решился Руставели.

Анализ текста поэмы Руставели убеждает в том, что идеологическая предпосылка его творчества содержит не только прогрессивные элементы мышления упомянутого им Петра Ивера (Дивноса) и не только своего ближайшего идейного предшественника И. Петрици. В тексте Руставели достаточно указаний на идеи и высказывания грузинского мыслителя от VI-VII вв. Иоанна Мосха (Месха) - автора грузинской записи романа под названием "Мудрость Балавара".

Для примера приведем одно место. В произведении Иоанна Мосха(Месха), палестинского деятеля, родом из Месхети (550-634 г.), под названием "Луг Духовный", написанном автором на греческом и грузинском языках и "переведенном на многие языки Запада и Востока, есть описание посещения лекарем больного. Ответ лекаря гласит: "Эта болезнь не от тела, а от недуга сердца".

В произведении того же Мосха (Месха) индийскому царю Абэнесу, позвавшему врачей осмотреть Зандана, воспитателя царевича, лекари ответили: "Сия болезнь не от тела, а от нехватки сердца".

Руставели воспроизвел этот пассаж Мосха (Месха) в том месте поэмы, где говорится о внезапной болезни Тариэля, сраженного красотой Нестан.

352

 Молвят лекари: "Болезни этой род нам невдомек, 
 И лечить его не надо: опечалил сердце рок". 

Из переработанной с грузинского текста Мосха (Месха) Евфимием Ивером (около 950-1028), грузинским мудрецом и мыслителем, греческой версии романа о Варлааме и Иоасафе Руставели творчески воспринял ряд идей. Достаточно тут указать на основное - учение о борьбе со страстями, об управлении своими чувствами, о свободе воли. Эти учения, воспринятые еще в "Мудрости Балавара" Мосхом (Месхом), были развиты Евфимием Ивером в греческом варианте, с использованием аристотелика Немесия Эмесского (его книги "О природе человека", переложенной в XII в. Иоанном Петрици на грузинский язык) и других представителей патристической литературы.

Умение перенести горе и страдания, владеть чувствами, быть твердым в несчастьи, выдержать невзгоды и удары изменчивой судьбы - во имя борьбы за счастье и свободу - такова жизненно-человеческая мотивация всех героев Руставели: женщин и мужчин, между которыми он не видит разницы. И это все питается жизнерадостно-гуманистической верой в. победу, как результат борьбы и преодоленных препятствий. Эта связь с Евфимием Ивером, в конкретных условиях социального бытия Грузии XII в., дала возможность Руставели противопоставить себя фаталистическому Востоку.

Порываясь на помощь своему другу - Тариэлю из мира страданий, который стал ему душен, Автандил пишет в своем завещании:

794

 Я не мог снести страданий, мир мне, пленнику, стал душен, 
 Кто обрел свободу воли, тот к несчастьям равнодушен.

Руставели хорошо усвоил от своих идеологических учителей, что мир подчинен необходимости, и борьба и стойкость обретают смысл на ее основе. Он пишет:

795

 Не свершившись не проходит то, что небо людям шлет, 
 Сносит стойко все несчастья храбрецов отважный род. 

Приведем еще одно место: строфа

877

 Тверже скал держаться надо, хоть страданий будет тьма. 

Руставели хорошо знал античных философов; он точно воспроизводит мысли Гераклита, Эмпедокла и др., но главный его идейный арсенал-переработка идей античности в произведениях грузинских мудрецов-мыслителей: Петра Ивера, Иоанна Лаза, Иоанна Мосха (Месха), Евфимия Ивера и Иоанна Петрици. Тем самым решается вопрос об умственном кругозоре Руставели. Он мог получить всю свою философскую образованность в Грузии. Названные выше его идейные учителя были люди с мировым резонансом, их идеи экспортировались на Восток, а особенно, на Запад, и Руставели нечему было учиться у тех, кто заимствовал у его родины- Грузии требующийся идейный багаж.

Но, говоря об идеологических предпосылках творчества Руставели, было бы не научно умалчивать о его литературно-церковном образовании Во-первых, весь материал его философского образования подавался в теологическом оформлении, а книги, на которых он воспитывался, были пересыпаны заимствованиями из священного писания. Правда, он одинаково безразличен к современным исповеданиям, с иронией говорит о магометанстве и не более благосклонен к христианской религии, но все же он вкладывает в уста Автандила ареопагитски-негативные определения бога во время молитвы в мечети, перед тайным отъездом из Аравии.

Вот эта блестящая строфа:

811

 Непостижный, несказанный, права правого зиждитель, 
 Дай мне силы над страстями, вожделений повелитель! 

Правда, с другой стороны, он в тексте поэмы не упоминает Христа, но зато говорит о Воскресении. Вот это место:

552

 Майдан, в шатрах атласных, рдел во славу - для взнесенья. 
 Прибыл зять, с коня слезает, день - как праздник Воскресенья.

Исторически все это в порядке вещей и не заслоняет от нас возвышенного образа поэта грузинского ренессанса так же, как многократное заявление поэта итальянского ренессанса Петрарки "я - христианин!", или двукратная борьба поэта французского ренессанса Франсуа Рабле получить место священника, не закрыли им пути на вершину озарения веков!

Таковы идеологические предпосылки творчества Руставели, освещенные здесь бегло и кратко. От глубин народного творчества, отразившего на основе нового вида производства переломный момент в цивилизации человечества, и до высших ступеней истории тогдашнего мышления, осуществленных плеядой грузинских мыслителей с мировым резонансом, они привели к идейному насыщению творчества Руставели.

Экономическая и государственная консолидация привела Грузию XII века к осознанию своего национально-культурного единства, нашедшего свое выражение и в единстве литературного языка. То, о чем мечтал Данте для Италии своего времени, в Грузии XII в. казалось близким к осуществлению. Народный язык - "волгаре" - обозначал у Данте и народ и язык, и оба должны были слиться в единое понятие творчества и стать источником шедевров итальянского ренессанса.

Грузинский язык тоже обозначал у Руставели и народ и язык; эти понятия слились, на основе осознания национального существа, в единое понятие творчества; "грузинский"=картули, равнялся поэзии. Доказательства этому имеются у Руставели.

Быть может, руствелологи (П. Ингороква и др.) не без основания считали, что строфа 9 о "персидском (иранском) сказе" поздняя вставка, но одинаковое употребление слова "картули" (=по-грузински) в смысле поэзии и в 14 строфе не исключает возможности оставить и эту (9) строфу в составе текста поэмы. Конечно, при этом опровергнутое еще Вахтангом слово "персидский" (иранский) надо заменить, согласно строфе 1669, словом "дивный".

Приведем места их этих двух строф:

9

 Этот дивный сказ, что сложен по грузински в песнопенья, 
 Что как жемчуг самородный возлелеют поколенья, 
 Разыскал ............... 

14) 15)

 Полюбуйтесь стихотворцем и его шаири строем: 
 В песнь грузинскую не вникнув, стих слагая с перебоем, 
 Не сомкнет............. 

Единая экономика, ставшая возможной в XII в., обусловила в тогдашней Грузии те стороны социального бытия, когда в недрах феодальной Грузии, вместе с наметившимися формами экономического и политического возрождения, в области культуры наметился литературный грузинский ренессанс. Это обстоятельство не осталось вне внимания исследователей истории'Грузинской общественности и культуры - И. А. Джавахишвили, П. Ингороква, К. С. Кекелидзе и др. И это вполне естественно. Борьба за единовластие, как форму национальной консолидации на базе единой экономики, образование городской и служилой демократии составили основу того поворота, на который наша наука указывает в отношении Запада, как на появление вновь открытой греческой литературы.

Одно из коренных отличий Грузии, как и некоторых ее соседей, от Запада заключалось в том, что здесь в виду исторических условий знание греческого языка и литературы никогда не прерывалось. Более того, Грузия на протяжении веков (от IV в. - Бакур и до XII в. Петрици) насчитывала генерацию мудрецов-мыслителей, пишущих одинаково как на грузинском, так и на греческом языках. Поэтому справедливое указание о "вновь открытой греческой литературе" в отношении Запада не могло касаться Востока, в частности Грузии.

Это надо учесть при исследовании историко-идеологических предпосылок творчества Руставели. Это даст возможность понять позицию, занятую Руставели, - в прологе к своей поэме - в этой поэтике Руставели. Тут он одинаково свободно расправился с односторонностью поэзии Востока, говоря:

20

 Но одни в порывах тщетных ищут божьего покрова, 
 А иным красоток ласки всей любви земной основа. 

С другой стороны Руставели отвергает идеалистическую платононскую теорию Западного ренессанса (Петрарка и др.), говоря:

18

 О любви, об изначальной, в высь к идеям восходящей, 
 Не сказать словами, слово здесь приводит к скорби вящей...

Руставели в условиях возрождающейся грузинской действительности на почве реализма отвергает идеалистическую теорию любви и красоты. Он заявляет:

19

 Той любви постигнуть тайну мудрецов бессилен гений. 
 Истощается здесь слово - не хватает песнопений... 

Преодолев и отвергнув односторонность поэзии современного Востока и Запада, стоя на незыблемой вершине, всей предшествующей грузинской культуры, как величайший мастер слова - материального средства выражения синтеза возвышенного и земного, в сознании своей художественной правды, Руставели бросил векам:

19

 Я воспел лишь плоть земную, красоту ее влечений, 
 Не распутных, а томящих жаждой высших наслаждений. 

Так ранняя грузинская культура, достигшая в лице ряда своих мудрецов-мыслителей мирового резонанса, подготовила поэму Руставели, овеянную славой и любовью народов нашего Великого Советского Союза и сияющую немеркнущим блеском мирового признания.