Хулатай превращается в камень

Зарождаться земля начинала тогда, 
Медь начинала твердеть тогда, 
Русла в горах пробивали ручьи, 
Звезды небес загорались в ночи, 
Деревья корнями за землю брались, 
Верхушки свои устремляя в высь. 
Но выше всех гор в этом месте был 
Могучий красавец Кирим-тасхыл. 

От подножья тасхыла, покинув юг, 
Мчался на север Хан-Харасуг, 
Хан-Харасуг - звонкий ручей, 
Приютил ты много хороших людей, 
Напоил ты немало степных табунов, 
Хан-Харасуг - сын земных пластов, 
Разгульная сила в твоих волнах, 
Счастливая жизнь на твоих берегах. 

Много народа живет в тех краях, 
Много пасется скота на лугах. 
Славные песни в улусах поют, 
Много в улусах хороших юрт, 
Только одна красивее всех - 
Песни здесь звонче и радостней смех. 

В ней богатырь Албыган живет, 
Человек, которого любит народ. 
Перед юртою высится столб золотой, 
У столба привязан конь молодой, 

Бело-буланый красавец степной 
Конь Албыгана с гривой густой. 
С удивлением люди на лошадь глядят - 
Могуч и красив гордый Ойат. 

А рядом стоит скакун удалой. 
Он, кажется, создан для битвы лихой, 
Он грудью пошире и крепче в ногах. 
Он словно буран, что гуляет в степях... 

Хара-Хулатом зовут коня. 
Хозяина ждет он, уздою звеня. 
Как будто бы хочет сказать: "Хулатай, 
Скорее меня напои, оседлай. 
Ты сын Албыгана и сам богатырь, 
Зовет нас с тобою степная ширь, 
Туманная даль, скалистая высь. 
Скорее, мой друг, на меня садись!" 

Но молод еще богатырь Хулатай, 
Боится покинуть отцовский край. 
Он вместе с сестрою Алтын-Кеёк 
Часто с тоскою глядит на восток, 
Туда, где зарницы, играя, горят, 
Куда беспокойные ветры летят. 

Алтын-Кеёк быстро растет, 
Шестьдесят косичек по утрам плетет, 
Песни веселые звонко поет, 
Но Хулатай не рад ничему - 
Дорога дальняя снится ему, 
Молодая кровь в груди горяча - 
Руки просят стального меча. 
Кажется низким любой хребет - 
Тяжести лет на плечах нет. 

Летят без возврата счастливые дни! 
Один за другим улетают они, 
Как гуси осенью в небесах, 
Дни пролетают у всех на глазах. 
Хулатай однажды к отцу пришел 
И смелым голосом речь повел: 
"Любимый народом отец Албыган, 
Тобою мне конь богатырский дан, 
Сила, сноровка даны мне тобой. 
За это я предан тебе душой. 
Хочется мне побывать на воле, 
Под светлым небом поездить в поле. 
Испробовать мне богатырской бы доли. 
Широкую землю объехать мне, что ли? 
И в самом деле, не поискать ли другого 
Хара-Хулата, как мой, удалого? 
Да есть ли на свете такой край, 
Где живет, мне подобный, другой Хулатай?" 

Отец на сына взглянул сурово 
И молвил: "Я слышу хвастливое слово.
Твой век, Хулатай, добротою отмечен. 
Тебе не к лицу неразумные речи! 
Не об этом, сынок, у тебя забота. 
Слава не в каждые ходит ворота. 
Не в каждую юрту заходит счастье. 
Не каждый под крышей сидит в ненастье. 
Поживешь на земле - и увидишь, что много 
Людей без крова бредут по дорогам. 
Поживешь - и увидишь, что горе и голод, 
Злые болезни, нужда и холод 
Людям простым не дают покою. 
Подумай об этом - и сердце заноет... 
Я стар и хочу, чтобы сын мой любимый 
Сторожил от набегов наш край родимый, 
Чтоб каждому роду главою он стал, 
Чтоб мысли и правде просторы он дал, 
Чтоб славой народ свой навек увенчал..." 

Отцовский наказ - для сына святой 
Хулатай прослушал с холодной душой. 
Хотел он сказать, что согласен с отцом, 
А сам, уходя, думал о том, 
Как бы скорее уйти в поход 
Туда, где в тумане синел небосвод. 

Стал он готовиться в дальний путь. 
Кольчугой закрыл богатырскую грудь. 
На голову пёрик для боя надел. 
(На солнце вечернем он ярко блестел.) 
Изогнутый месяцем лук боевой 
Шесть раз затянул тетивою стальной. 

Решившись, шагнул Хулатай из дверей. 
Прощаясь, взглянул на просторы степей. 
Доброго слова никому не сказал, 
К золотому столбу, торопясь, зашагал. 
Хара-Хулата по холке трепал, 
Слова ему нежные тихо шептал. 

Из юрты сестричка к нему подошла, 
Повод отвязанный подала, 
Сказала: "Мой милый брат Хулатай, 
Где бы ты ни был, - отцовский край 
Ни душою, ни сердцем не забывай. 

Сила тебе для народа дана. 
Пусть не уйдет бесполезно она. 
Помни наказ мой, брат Хулатай, 
За свободу народа грудью вставай, 
Всегда обездоленным помогай, 
Радость людскую не нарушай, 
Счастье народа оберегай". 

Наказ этот, данный родною сестрой, 
Хулатай прослушал с холодной душой. 
В ответ ни слова не проронил, 
На Хара-Хулата ловко вскочил 
И рысью поехал улусом большим 
Дорогой прямой на тасхыл Кирим. 

Распалилось сердце в груди от огня. 
Он дернул тин, не жалея коня, 
Вздыбился конь, как вихрь степной. 
Оскаленный рот - как яр над рекой. 
Богатырь поводьев коню не дает - 
По большому, как степь, стегну его бьет 
Как ветер, понесся всхрапнувший конь, 
Через реки скачет взмыленный конь, 
Через степи проносится, как огонь. 
Такая у лошади смелая прыть, 
Что трудно скачки ее уследить - 
Открытых глаз не успеешь закрыть, 
Закрытых глаз не успеешь открыть. 

...Так скрылся из глаз озорной Хулатай. 
Отец Албыган родной край 
От недругов пришлых оберегал. 
Он каждому пешему лошадь седлал, 
Раздетому кров и одежду давал. 

...Прошло-пролетело двенадцать лет - 
И снова от сына известий нет. 
Не шлет богатырь долгожданный привет, 
Ни одной весточки нет и нет. 
И вот на исходе двенадцатого года 
Заколебалась земля под крутым небосводом. 
Раздался топот Хара-Хулата, 
Похожий на ярого грома раскаты. 
И тут услыхала земля родная 
Голос вернувшегося Хулатая. 

Самый смелый и самый могучий, 
Ехал он, пыль поднимая тучей, 
Ехал он с песней к родному краю, 
Ехал, беспечный, забот не зная. 
На вершину Кирим-тасхыла поднялся, 
От тяжести снежный тасхыл зашатался. 
С копя соскочил богатырь Хулатай - 
Долго смотрел на отцовский край. 
Веселую песню зычно запел, 
Возле коня на землю присел 
И вдруг, завороженный, окаменел. 

Окаменело могучее тело, 
На лице улыбка окаменела. 
Глаза закрылись. В одно мгновенье 
Окаменели руки, спина, колени. 
Стал Хулатай, богатырем рожденный, 
С человеческим обликом камнем зеленым. 

Сестра Хулатая Алтын-Кеёк, 
Накинув на голову темный платок, 
Запыхавшись, с трудом поднялась на тасхыл, 
На колени упала, лишившись сил. 
И видит она - на горе высокой 
Стоит ее брат скалой одинокой. 
На лице улыбка окаменела, 
Окаменело могучее тело. 
А рядом, в землю уйдя по колено, 
Могучий конь девятисаженный 
Стоит без движения, окаменелый, 
Превращенный проклятием в камень белый... 

...Плачет, рыдает Алтын-Кеёк, 
Ветер, притихнув, на травы лег, 
При виде слез он резвиться не мог. 
Не удержать этих слез кровяной поток, 
Не удержать этих слез ледяной поток, 
Там, на вершине Кирим-перевала 
Много горя она познала. 

...Албыган с тревогою дочь ожидал. 
Смотрел он с тоскою на перевал. 
Вбежала дочка к отцу в слезах. 
Кто видел ее - безотчетный страх 
Тотчас поселялся у них в сердцах. 

"Отец мой, - сказала, - отец Албыган, 
Сын твой немало объехал стран. 
Он землю обширную исколесил, 
Да только завет твой не сохранил. 
Беднякам обездоленным не помогал, 
Радость людскую войной нарушал. 

Тогда Хулатая народ невзлюбил 
И, проклиная его, решил: 
"Тот, кто с каменным сердцем рожден, 
Пусть в камень навек превратится он!" 

С глубоким вздохом сказал Албыган: 
"Мне сын в наказание, видно, дан. 
Ах, мой непослушный сынок Хулатай, 
Зачем ты поехал в далекий край! 
Зачем ты бездомным бродил по свету! 
Почему не послушал моих советов!" 

...На тасхыле ветры гудят и гудят. 
Сизые тучи низко летят. 
Куда ни кинешь орлиный взгляд - 
Кругом равнинные земли лежат. 
И высится там, на горе высокой, 
Богатырь Хулатай скалой одинокой. 
Близко живущие камень видят, 
Далеко живущие о нем слышат... 

 ...Недаром же так говорят в народе: 
"Беда никогда одна не приходит". 
Вдруг закачалась поверхность земли. 
Все горы в тумане, все небо в пыли. 
Кто это там ручьями сверкает? 
Кто это там лучами стреляет? 
Кто это катится шумным потоком 
По руслам дорог к горе высокой? 
Это стекаются темные силы 
Юзут-Хана - царя, как ручьи с тасхылов. 
Это война идет шумной волною, 
Трижды опоясанная страшной бедою! 

На Кирим-тасхыле мечи сверкают. 
Недруги недруга вызывают: 
"Эй, Албыган, гордец безмерный, 
Рубленое мясо ты съел, наверно, 
Одежду для боя надел, наверно! 
О горе твоем мы давно уже знаем - 
Нет у тебя силача Хулатая, 
Теперь мы ребра твои посчитаем". 

Албыган проворно собрался в бой, 
С дочкой простился, с любимой женой. 
Жена Ай-Арх голосила звонко - 
Носит под сердцем она ребенка,
Видно, родится он в час ненастья! 
Видно, ему не увидеть счастья! 

Албыган ресницы слезой не смочил, 
На коня Ойата ловко вскочил 
И рысью поехал улусом большим 
Дорогой прямой на тасхыл Кирим. 

...На тасхыле ветры в ушах гудят... 
Грудами черные тучи летят. 
Пришлые недруги плотно стоят - 
Сверкает молнией каждый взгляд. 
На слова Албыган отвечал словами, 
На удар кулаком отвечал кулаками. 
С коня он спрыгнул, мечом сверкая, 
На пришлых врагов озверевшую стаю. 
Полнолунье прошло - Албыган все дерется, 
Новолунье пришло, а он не сдается... 

"... Уже иссякают последние силы... 
Что будет с женою, с дочкою милой? 
Что будет теперь с моим милым краем? 
Помощи нет, а враги наседают..." 
Знал бы отец, что в ту ночь роковую 
Жена родила ему дочь вторую! 

...О счастье своем ничего не зная, 
В жестоком бою Албыган умирает. 
"... Имеющий близких, ты честью гордишься. 
Прощаясь, ты с ними рядом садишься. 
А я умираю во вражеском стане... 
Кто рядом со мной на прощанье присядет! 

...Имеющий друга, ты счастлив вдвое. 
Друг горечь прощанья разделит с тобою. 
Мои же друзья умирают в темницах. 
Кто нынче придет, чтоб со мною проститься?" 
Так шепчет с тоской Албыган, умирая, 
О дочке своей ничего не зная... 

...У прекрасного утра - прекрасна заря. 
Прекрасна дочка богатыря. 
Не по дням, по часам на глазах растет, 
Уже на крепкие ноги встает. 
Над сестричкой своею - Чарых-Кеёк 
Плачет, рыдает Алтын-Кеёк. 
Ветер, притихнув, на травы лег, 
При виде слез он резвиться не мог. 
Не удержать этих слез кровяной поток, 
Не иссушить этих слез ледяной поток. 

...А в это время на гордом тасхыле 
Враги Албыгана мечами рубили. 
Страданья и боли превозмогая, 
С народом прощался отец Хулатая: 
"Для отдыха созданный милый край, 
Любимый всем сердцем, навек прощай! 
Сердце мое в крови закипает, 
Закат моей жизни уже потухает..." 

Как смерть, побледнела Алтын-Кеёк, 
С плеч сорвала темный платок. 
Вскинула руки, как крылья, она, 
Золотою кукушкою стала она, 
И полетела в небо она, 
Туда, где бледнела вдали луна. 

"Моя победа!" - вскричал Юзут-Хан, 
Гордо расправив свой тонкий стан. 
Свистит, не смолкая, ременный бич, 
Громом летит оглушающий клич: 
"Лети, мой голос, во все края! 
Народа хозяином буду я! 
Реки мои и земля моя! 
Отныне ханствовать буду я!" 

Он вынул свой меч, и конь Албыгана, 
Гордый красавец бело-буланый, 
Упал с отсеченною головою - 
На камни хлынула кровь рекою. 

...Степь застонала под вражьей пятой. 
Пепел и дым летят над землей. 
Жена Албыгана - красы созданье - 
У золотого столба лежит без дыханья. 
Повсюду следы разрушенья видны. 
Все юрты разграблены и сожжены. 
Тому, кто держал против нечисти меч, 
Пришлось костьми на землю лечь. 

...Лежал Албыган с потемневшим лицом. 
До слуха его доносился гром, 
Стоны и плач, проклятья и вой, 
Но только не мог шевельнуть он рукой, 
Не мог он пальцы остывшие сжать, 
Не мог он меч над собой поднять. 

Отары овец, табуны лошадей 
Угонял в неволю враг-лиходей. 
Понурив головы, шли скакуны, 
Луга покидая родной стороны. 
А тех, кто не мог, не желал идти, 
Враги убивали, бросая в пути. 

...На лицо Албыгана спустилась ночь. 
Он знает, что некому горю помочь. 
Окаменел богатырь Хулатай, 
Не выйдет он в бой за отцовский край, 
Окаменевшие пальцы не сможет сжать, 
Не сможет меч богатырский поднять. 

Одного Албыган предвидеть не мог, 
Что живет невредимая Чарых-Кеёк. 
Она в шалаше травяном живет, 
Она не по дням - по часам растет. 

...Ручеек звенит, волною блестя. 
Ветер летит, травой шелестя.