Лоухи, Похьолы хозяйка,
редкозубая колдунья,
на широкий двор выходит,
говорит слова такие:
"Кто такой ты, муж нездешний,
из каких героев будешь?
Ты путем ветров примчался,
по дороге санной вихря,
не облаянный собакой,
псом не тронутый косматым?"
Ей ответил Илмаринен:
"Не за этим прилетел я,
чтобы лаяли собаки,
псы свирепые кусали".
Лоухи, хитрая старуха,
хочет выведать у гостя:
"Не знавал ли ты случайно,
не видал ли, не слыхал ли;
где же нынче Илмаринен,
тот искуснейший кователь?
Ждем его уже давно мы,
поджидаем и желаем,
чтоб он в Похьолу приехал
Сампо новое сковал нам".
И кователь Илмаринен
ей сказал слова такие:
"Кузнеца, пожалуй, знаю,
мне он хорошо известен,
ибо сам я Илмаринен,
сам кователь тот искусный".
Лоухи, Похьолы хозяйка,
редкозубая колдунья,
быстро в избу поспешила
и с порога закричала:
"Дочка младшая, родная,
умное дитя природы!
Новые надень наряды,
белые возьми одежды,
тонкие найди подолы,
жемчугом своим отборным
грудь и шею разукрасишь,
золото к вискам подвесишь,
брови пусть чернеют ярче,
щеки жарче пламенеют.
К нам приехал Илмаринен,
тот кователь вековечный,
чтобы выковать нам Сампо,
крышку пеструю сработать".
Похьолы краса-девица,
диво и воды и суши,
лучшие взяла наряды,
платья новые достала:
приоделась, нарядилась;
заплела потуже косу,
все застежки застегнула,
золотой надела пояс.
Входит в избу из амбара,
со двора, походкой легкой,
Чистый взор ее лучится:
высока, стройна, красива,
и лицом она прекрасна:
на щеках горит румянец,
грудь вся золотом сверкает,
в косах серебро искрится.
А меж тем старуха Лоухи
Илмаринена проводит
в избы Похьолы суровой,
в то жилища Сариолы.
Вдосталь, досыта кормила
и поила пивом вдоволь,
а потом ему сказала:
"Ой, кузнец мой, Илмаринен,
ты кователь вековечный!
Коль сковать сумеешь Сампо,
крышку пеструю сработать
из конца пера лебедки,
молока нетельной телки,
ячменя зерно прибавив
и ягнячьей шерсти летней,
дочь в награду ты получишь,
за свои труды девицу".
И кователь Илмаринен
Сампо выковать решился,
крышку пеструю сработать.
Стал искать для горна место,
площадь для огня большую
на земле страны обширной,
на полях просторных Похьи.
Пестрый камень увидал он,
на пути валун попался,
и, облюбовав тот камень,
запалил огонь кователь:
на мехи он день потратил,
а второй - на горн огромный.
Все наладив, Илмаринен,
тот кователь вековечный,
бросил в пламя все припасы,
кинул их в свое горнило,
У огня рабов поставил,
силачей - мехами двигать.
И рабы огонь раздули,
силачи мехи качали:
так три летних дня трудились
и еще три летних ночи:
камни наросли на пятках,
вздулись волдыри на пальцах.
В первый день работы жаркой
наш кователь Илмаринен
наклонился, чтоб увидеть
дно пылающего горна, -
что из пламени там выйдет,
чем его огонь одарит.
Лук из пламени выходит
с золотой дугой из жара.
С виду был тот лук красивым,
но имел негодный норов:
в будни он просил по жертве,
а по праздникам и по две.
И кователь Илмаринен
сам не рад такому луку.
Пополам дугу сломал он
и обломки в пламя бросил.
Вновь рабов к огню поставил,
силачей - мехами двигать.
День прошел, и через сутки
челн из пламени явился,
лодка с парусом румяным.
С виду челн хоть был красивым,
но имел негодный норов:
в бой поплыл бы без причины,
без нужды на битву злую.
И кователь Илмаринен
был не рад челну такому:
тот негодный челн разбил он,
щепки снова в пламя бросил.
Вновь рабов к огню поставил,
силачей - качать мехами.
Время шло: на третьи сутки
телка из огня выходит,
с золотым рожком из жара.
С виду хороша коровка,
только с норовом негодным:
по ночам лежит в чащобах,
молоко свое теряя.
И кователь Илмаринен
был не рад такой корове:
на куски ее разрезал
и в огонь горнила бросил.
Вновь рабов к огню поставил,
силачей - мехами двигать.
Время шло, и в день четвертый
плуг из пламени явился,
золотой сошник из жара.
С виду был тот плуг добротным,
но по свойствам не годился:
плуг пахал плохие пашни,
бороздил поля чужие.
И кователь Илмаринен
был не рад такому плугу:
поломал его на части,
в пламя все обломки бросил.
Ветры дуть заставил в пламя,
злые бури - в горн огромный.
Ветры пламя раздували,
дули с запада, с востока,
южный дул со страшной силой,
северный - со всем свирепством.
День, другой все дули ветры,
не утихли и на третий:
пламя рвалось из окошек,
из дверей летели искры,
гарь столбом взметнулась к небу,
поплыла там черной тучей.
Вот кователь Илмаринен
на четвертый день нагнулся -
сквозь бушующее пламя
посмотреть на дно горнила;
видит: Сампо возникает,
купол крышки многоцветной.
Расторопный Илмаринен,
тот кователь вековечный,
молотком стал бить почаще,
тяжким молотом - ловчее, -
и сковал искусно Сампо:
в край он вделал мукомольню,
а в другой край - солемолку,
в третий - мельницу для денег.
Заработало тут Сампо,
крышка быстро завертелась, -
по ларю всего мололо:
ларь мололо на потребу,
ларь в придачу - для продажи,
третий ларь для угощенья.
Так обрадовалась Лоухи,
что сама большое Сампо
в гору отнесла поспешно,
в недра медного утеса -
в камень с девятью замками:
корни Сампо закопала
в глубину на девять сажен.
Илмаринен, потрудившись,
начал свататься к девице,
молвил ей слова такие:
"За меня теперь пойдешь ли,
коль сковать сумел я Сампо,
крышку пеструю поставить?"
Похьолы краса-девица
так ответила на это:
"Кто же будущей весною,
кто же будет в третье лето
слушать в роще кукованье,
птичек вызывать на пенье,
коль уйду я на чужбину,
укачусь, как земляничка!
Если я, голубка, сгину,
птица малая, исчезну,
краспой пропаду брусничкой,
в край далекий укатившись,
то исчезнут все кукушки,
улетят певуньи-птички
из лесов на горных склонах,
из родной страны скалистой.
Да и некогда, нельзя мне
позабыть о днях девичьих,
о своих работах жарких
страдного порою летней:
ягод много недобрала,
песен недопела много,
мало по лесам бродила,
в рощах я недоплясала".
Все услышав, Илмаринен,
тот кователь вековечный,
голову склонил печально
и надвинул шлем на брови.
Думает он, размышляет, -
у него одна забота:
как теперь домой доехать,
в край родной ему вернуться,
как бы Похьолу покинуть,
край туманов - Сариолу.
Молвит Похьолы хозяйка:
"Ой, кузнец мой, Илмаринен,
Отчего так загрустил ты
и надвинул шлем на брови?
Или хочешь ты уехать
в свой далекий край родимый?"
Ей ответил Илмаринен:
"Да, туда хочу добраться,
чтобы мне скончаться дома,
лечь в свою родную землю".
Кузнеца старуха Лоухи
накормила, напоила,
в лодку с парусом сажает,
медное дает правило:
дуть приказывает ветру,
вихрю северному мчаться,
И отважный Илмаринен,
тот кователь вековечный,
ехал к стороне родимой,
в море синем лодкой правил.