Ворон сообщает богатырям Гэсэра о тяжелом ранении Эрхэ-Манзана

Зашумели тридцать и три, 
Загремели богатыри - 
Эта весть была им желанна: 
"Если в страхе ушли с войны 
Злобных три шарагольских хана, 
Властелины Желтой страны, 
То к чему нам раны и муки? 
То к чему нам стрелы и луки? 
Нужно ль мучить напрасно людей?
Разбивать мослаки лошадей? 
Что нам делать на поле бранном? 
Возвратимся лучше домой, 
Насладимся вином и айраном!"

Но Саргал, великий душой, 
Опечаленным был и расстроенным. 
Он сказал Гэсэровым воинам: 
"Вы хотите вернуться, чтобы 
Враг разрушил наш мир и покой? 
Есть предел у небесной злобы, 
Нет предела у злобы людской!"

Так Саргал говорил в печали. 
Но бойцы Гэсэра не вняли 
Речи твердой, речи прямой 
И коней повернули домой. 
В золотые вступили ворота, 
Прискакали к Алма-Мэргэн, 
Говорят ей: "Ушла забота, 
И веселье пришло взамен! 
Удалились жестокие ханы, 
Убежали в испуге вспять, 
Убоялись они воевать. 
Спрячем стрелы свои в колчаны 
И начнем опять пировать!"

И тогда Гэсэра супруга 
Стала с севера, стала с юга 
Люд-народ на пир созывать. 
Гору мяса и гору масла 
Перед всеми ставит она, 
Чтобы радость в сердцах не гасла. 
Разливает озера вина. 
Восемь дней веселие длится, 
Длится пир девять дней и ночей. 
Покраснели желтые лица 
Тридцати и трех силачей. 
И от хмеля и от курения 
Богатырского табака 
Ослабели до одурения 
Эти тридцать и три смельчака.

Буйный пир Саргала тревожит. 
Говорит: "Сыновья-сыны,
Будьте бдительны, будьте умны!"
Но бойцов успокоить не может.
Говорит он: "Дочери-снохи,
Полно пить, будут дни ваши плохи,
Хватит хмеля и табака,
Станьте снова бодрыми-бодрыми!"
Но не слушают старика,
Пьют вино они ведрами-ведрами
И в беспамятстве валятся-валятся -
Над собою сами не сжалятся!

И подумал Саргал: "Не к добру 
То, что вижу я на пиру!" 
В чутком сердце взметнулась тревога, 
Посмотрел он печально и строго, 
И увидел старик, что не пьян 
Юный воин, Эрхэ-Манзан, 
Богатырь пятнадцатилетний. 
Подозвал храбреца Саргал, 
На разведку его послал - 
Не стоят ли враги наготове?

На коне, что краснее крови,
Юный воин пустился в путь,
Чтоб на видимое взглянуть.
На песчаную выехал гору -
И предстали острому взору
Из чужих, далеких краев
Густо движущиеся дружины
Трех властителей Желтой долины -
Муравейники муравьев
В мураве под горой песчаной!
Стало чаще, стало сильней
Биться сердце Эрхэ-Манзана.
Скакуна, что крови красней,
Он ударил, боец сильнорукий,
И стрелу из бухарского лука
Он направил в гущу врагов.
Десять сотен убил он стрелков,
Уложил десять сотен коней,
А потом повернул назад,
Чтобы весть доставить скорей
О врагах, что смертью грозят.
В быстро скачущего верхового
В это время вперил глаза
Предводитель войска чужого,
И стрелкам приказал Бируза:
"Эй, вдогон! Это что там за пьяница?
Пусть он вам немедля достанется,
Или смерть ему - или плен!"
Два стрелка - Зургалдай-Мэргэн
И Бухэ-Саган-Маньялай -
Погнались за Эрхэ-Манзаном,
Поднялись по скатам песчаным,
С храбрецом на вершине столкнулись.
Сабли острые перехлестнулись,
С белым стременем встретилось стремя.
Закричали оба стрелка:
"Чей ты сын? Где твой род и племя?
Для того ли издалека
Прискакал ты, разбойное семя,
Чтобы в нашу вторгнуться рать,
Чтобы грабить нас, разорять,
Отнимать у отцов-матерей
Их богатство - богатырей?"

Супостатам Эрхэ-Манзан, 
Богатырь пятнадцати лет, 
Говорит с издевкой в ответ: 
"Видно, вашим богатырям 
Всем на радость отцам-матерям 
Надо битву затеять кровавую, 
Чтобы с нашей покончить державою, 
Чтоб отнять у нас государство?"

Тут Бухэ-Санган-Маньялай 
В ход пускает обман-коварство: 
"Не мели языком, не болтай. 
Если есть в тебе гордость мужчины, 
Докажи, что отвагой богат. 
Видишь, вороны в небе летят? 
Если к ним взметнешься с вершины, 
То навряд ли вернешься назад!"

Был доверчив Эрхэ-Манзан, 
Разгадать не сумел обман. 
Он скосил в ту сторону взгляд,
И стреле Зургалдай-Мэргэна 
Две подмышки его насквозь 
Прострелить тогда удалось. 
Не оглядываясь, мгновенно 
Унеслись, от горы отпрянув, 
Два стрелка трех свирепых ханов.

А воитель юный схватил 
Ту стрелу из последних сил 
И сказал: "Плохо дело мое, 
Ранен я нежданно-нечаянно. 
Наконечник ли, острие - 
Не узнает стрела хозяина!". 
Он морщины на лбу разгладил, 
Ту стрелу к тетиве своей, 
Заговаривая, приладил: 
"Полети - и врага не жалей, 
Зургалдаю не дай вздохнуть, 
Прострели его черную грудь!" 
Полетела стрела - и, сраженный 
Той стрелою заговоренной, 
Зургалдай свалился с коня 
И простился со светом дня, 
Кровью собственной обагренный.

Что же делать Эрхэ-Манзану? 
С жеребенка величиной, 
Поднял камень в пыли степной 
И закупорил правую рану. 
Что же дальше делать бойцу? 
Наклонился всадник к кургану, 
Поднял камень размером с овцу 
И закупорил левую рану. 
Крепко-накрепко перевязав 
Раны шелковым кушаком, 
Посреди запылившихся трав 
Он поехал тихим шажком. 
Кровь его запеклась на седле, 
И скакун его - крови красней. 
Сколько надо ночей и дней 
По пустынной скакать земле!

Повстречался в степи широкой 
Богатырь с полосатой сорокой.
Продвигаясь едва-едва,
Говорит ей свои слова:
"Ждут известья Гэсэровы воины -
Удалые тридцать и два, -
Ждут известья, обеспокоены,
Триста храбрых знатных вождей
И три тысячи ратных людей.

Принеси им черную весть: 
Три властителя Шарайдай 
Вторглись в наш благодатный край. 
Их коней и бойцов не счесть. 
Попирая волю и честь, 
Поднимаются для боев 
Муравейники муравьев 
На песчаную нашу гору.

Приготовиться надо к отпору, 
Уничтожить врага пришедшего! 
Ваш соратник Эрхэ-Манзан 
Поступил в бою опрометчиво, 
И теперь по степной стороне, 
Где пылится чахлая зелень, 
Чуть дыша, полужив, на коне 
Он плетется, насквозь прострелен. 
Он товарища просит в подмогу: 
Чтоб его спасти, пусть в дорогу 
Снарядится Нэхур-Нэмшэн..."

Слышит воин в ответ от сороки:
"Полететь не могу я туда.
Яйца класть наступили сроки,
Ветки надобны мне для гнезда".
Так сказала и улетела,
А Эрхэ-Манзан - полужив,
Ослабели душа и тело,
И упал он, глаза смежив,
А земля - сухая и жаркая,
Ни души на глухой равнине...
Вдруг, в беспамятстве, слышит он: каркая,
Ворон кружится черно-синий.
И зажегся в уме расстроенном
Свет сознанья едва-едва,
И услышал ворон слова:
 
"Полети к Гэсэровым воинам 
И печальную весть передай: 
Три властителя Шарайдай; 
Три злодея из Желтой долины, 
Привели для битвы дружины, 
Поднимаются для боев 
Муравейники муравьев 
На песчаную нашу гору. 
Приготовиться надо к отпору. 
А в степи угасает от ран 
Ваш соратник Эрхэ-Манзан".

Ворон каркает черно-синий: 
"Я в полет отправился ныне, 
Чтоб детишкам найти ночлег, 
Но коль просит меня человек, 
Надо просьбу исполнить сперва!" 
И, прокаркав эти слова, 
Он поднялся в небесную ширь. 
Посмотрел ему вслед бедняга, 
Тяжко раненный богатырь, 
Пожелал ему счастья и блага: 
"Если с трех ты увидишь курганов, 
С тридцати кругозоров прянув, 
Каплю крови не больше наперстка, 
Или мяса покажется горстка, 
Пусть твоими будут вовек - 
Так желает тебе человек!"

Черный ворон летел всю ночь, 
Он спешил, чтоб Манзану помочь, 
Торопил он время полета. 
Засверкал перед ним наконец 
Златоглавый Гэсэров дворец. 
Ворон сел на его ворота, 
Прокричал, поднимая шум, 
Он воззвал к тридцати и двум:

"Наказал мне Эрхэ-Манзан, 
Чтобы вы услыхали речь его! 
Он в бою поступил опрометчиво 
И теперь страдает от ран. 
Он прострелен насквозь, полужив, 
И лежит он, глаза смежив,
Тот, чья верность была совершенна. 
Вы пошлите Нэхур-Нэмшэна, 
Чтобы вашего друга спасти... 
Он велел передать, что в пути - 
Войско ханов Желтой долины, 
Что спешат на битву дружины, 
Муравейники муравьев 
Поднимаются для боев 
На песчаную вашу гору. 
Приготовиться надо к отпору, 
Надо встретить войну войной, 
Уничтожить надо злодеев, 
Их разбойное войско развеяв 
На дорогах шири земной. 
Надо встать железной стеной, 
Надо край защитить родной!" 
Так сказав, от ворот твердыни 
Удалился гонец черно-синий.