[ХАНУМАН БРОДИТ ПО ЛАНКЕ] (Часть 4)

 Являя души обезьяньей красу и величье, 
 Сын Ветра отважный сменил произвольно обличье, 

 И стену твердыни шутя перепрыгнул он вскоре, 
 Хоть Ланки властитель ворота держал на затворе. 

 В столицу вступил Хануман, о Сугриве радея, 
 Своим появленьем приблизил он гибель злодея. 

 И Царским Путем, пролегавшим по улице главной, 
 Где пахло цветами, прошел Хануман достославный. 

 Со смехом из окон и музыкой - запах цветочный 
 На острове дивном сливался порой полуночной. 

 На храмах алмазные чудно блистали стрекала. 
 Как твердь с облаками, прекрасная Ланка сверкала. 

 Гирляндами каменных лотосов зданья столицы 
 Украшены были, но пышных цветов плетеницы 

 Пестрели на белых дворцах, по соседству с резьбою, 
 И каменный этот узор оживляли собою. 

 В ушах обезьяны звучали сладчайшие трели, 
 Как будто в три голоса девы небесные пели. 

 Певиц голоса источали волну сладострастья. 
 Звенели бубенчиками пояса и запястья. 

 Из окон распахнутых плыл аромат благовоний. 
 На лестницах слышался гул и плесканье ладоней. 

 И веды читали в домах, и твердили заклятья 
 Хранители Чар, плотоядного Раваны братья. 

 На Царском Пути обезьяна узрела ораву, 
 Ревущую десятиглавому Раване славу. 

 У царских палат притаилась в кустах обезьяна, 
 И новое диво явилось очам Ханумана: 

 Чудовища в шкурах звериных, иные - нагие, 
 С обритой макушкой, с косой на затылке - другие, 

 С пучками священной травы, с булавами, жезлами, 
 С жаровнями, где возжигается таинства пламя, 

 С дрекольем, с оружьем теснились нечистые духи. 
 Там были один - одноглазый, другой - одноухий... 

 Бродили в отрепьях страшилища разной породы: 
 Среди великанов толклись коротышки-уроды. 

 Там лучники и копьеносные ратники были, 
 С мечами, в доспехах узорчатых латники были. 

 Ни карликов - ни долговязых, ни слишком чернявых - 
 Ни белых чрезмерно, ни тучных - ни слишком костлявых, 

 Красивых - и вовсе безликих, с причудливой статью, 
 Сын ветра увидел, любуясь диковинной ратью. 

 Узрел Хануман грозноликих, исполненных силы, 
 Несущих арканы, пращи и трезубые вилы. 

 Тела умастив, украшенья надев дорогие, 
 Венками увешаны, праздно слонялись другие. 

 Мудрец обезьяний, душистыми кущами скрытый, 
 Узрел исполинский дворец, облаками повитый, 

 И лотосы рвов, и порталов златых украшенья, 
 И ракшасов-львов с булавами - врагам в устрашенье. 

 С жилищем властителя Ланки, ее градодержца, 
 Сравнился бы разве что Индры дворец, Громовержца! 

 С приятностью ржали вблизи жеребцы, кобылицы, 
 Которых впрягали в летающие колесницы. 

 Белей облаков, что беременны ливнями были, 
 Слоны с четырьмя бесподобными бивнями были. 

 Юркнул Хануман хитроумный в чеканные двери, 
 Где выбиты были мудреные птицы и звери. 

 Так полчища духов ночных, стерегущие входы, 
 Сумел обойти удалец обезьяньей породы. 

 Проник во дворец Хануман, посмеявшись над стражей - 
 Над множеством духов, хранителей храмины вражьей. 

 Очам великосильной обезьяны 
 Чертог открылся, блеском осиянный, 
 Где превращались в дым курильниц пряный 
 Алоэ черное, сандал багряный.