Собрание нартов (или кто из нартов самый лучший)

Именитые нарты сидели на собрании своем в резных своих креслах. Совет держали они о судьбе нартского народа. И один из старейших нартов сказал:

- Нарты только до тех пор были настоящими нартами, пока небо не смело греметь над их головой, когда умели они умирать за свой народ, когда каждый умел сдерживать свои страсти. Нарты тогда были настоящими нартами, когда из уст нартского человека выходила одна лишь правда. Наш народ только тогда может называться по-настоящему народом, когда гордо держит он голову и ни перед кем ее не клонит.

И взял тут слово второй старейшина:

- Соседние народы только до тех пор завидовали нартам, слава о нартах только до тех пор разносилась по всему миру, пока воздержаны они были в еде и в ронге меру знали; не предавались обжорству и разгулу, как предаются сейчас, и от чрезмерного пьянства не теряли стыда, не теряли отвагу и разум.

- Только до той поры народ наш может называться нартским народом, пока младшие будут уважать старшего и почет оказывать ему, пока все мы будем прислушиваться к словам друг друга и пока никто из нартов не будет из-за женщины терять свое достоинство и свою совесть, - так сказал третий старейшина.

Вынесли тут к нартским старейшинам три куска сукна - славные сокровища, сохранившиеся от предков. Один из этих кусков взял в руки Урызмаг и сказал:

- Этим сокровищем старейшие нарты награждают того из молодых нартов, кто обладает наибольшей мудростью, отвагой и благородством. Кто из вас решится взять это сокровище?

И вдруг вышел вперед Хамыц и сказал:

- Этот кусок сукна беру я себе.

Зашумели тут все нарты:

- Вот так так, да ведь ты издавна пугаешься даже тени своей и смолоду и до дня старости твоей ни разу не взглянул в глаза человеку, - говорили они ему.

И ответил тут Хамыц:

- Я не буду с вами спорить. Нет во мне таких доблестей, которыми мог бы я похвастаться, но я, нартские старейшины, прошу прощения у вас за нескромность, есть у меня сын Батрадз. Кто сравнится с ним в храбрости и отваге? Ни одного пятна нет на чести его, и никому не позволит он совершить при себе бесчестье.

И никто не возразил на эти слова Хамыца.

Взял тогда Урызмаг второй кусок сукна и сказал:

- Этим сокровищем нартские старейшины оказывают честь тому, кто наиболее воздержан в пище и питье, кто от рождения и до конца жизни своей, как бы тяжело ни сложилась судьба его, со славой и честью пронес имя человека.

- Этот дар тоже беру я, - сказал опять Хамыц.

И снова зашумели все нарты:

- Нет, не по сердцу нам слова твои! Не по сердцу! Кто из нартов не слыхал о твоем обжорстве, Хамыц! Пируя непрерывно всю свою жизнь, ты хоть раз почувствовал ли себя сытым? Ни разу, сидя за столом пиршества, ты не поднял последнего тоста за обилие и первым не встал из-за стола.

- Не своим именем, а именем сына своего Батрадза беру я это сокровище. Кто кроме него так умерен в пище и питье?

И опять никто не возразил Хамыцу, и опять все замолчали. И снова сказал Урызмаг, взяв в руки третий кусок сукна:

- Этот третий дар нартские старейшины присудили тому, кто из молодежи нашей больше всего благородства проявил по отношению к женщинам и наиболее снисходителен был к жене своей.

- И этого сокровища я никому не уступлю, - сказал Хамыц.

- Да как ты смеешь! - зашумели нарты. - Кто не знает, что ты обладаешь чудодейственным Аркыз-зубом, и стоит тебе улыбнуться и показать его женщине, как становится она твоей жертвой. Да ты к чужой жене сквозь щель в стене пролезешь. А свою жену, урожденную Бценон, ты повсюду с собой в кармане носил. Откуда набрался ты дерзости? - говорили нарты Хамыцу.

- Справедливы все ваши упреки, - ответил Хамыц. - Но кто из вас показал больше благородства и честности в отношении женщин, чем сын мой Батрадз?

И решили тут старейшие нарты испытать доблести нарта Батрадза, сына Хамыца

Батрадз возвращался с похода, и сто всадников выслали ему навстречу старейшие нарты, чтобы напали они на него из засады. Но когда кинулись на Батрадза, то повернул он коня и погнал его, спасаясь бегством. В погоню пустились за ним всадники. Но так как не одинаковы были их кони и одни обгоняли других, преследователи вытянулись в длинную нить по дороге. И тогда Батрадз, неожиданно, повернул коня своего и, - бог избави нас всех от такой напасти! - одного за другим одолел он всех, - окровавленные и израненные разбрелись они по домам.

Целую неделю пировали нарты. Батрадза посадили так, что ни до одного кушанья и ни до одного напитка не смог он дотянуться. Всю неделю сидел на пиру Батрадз, и ни кусочка еды и ни глотка ронга не попало в рот его, но пел он веселее всех и плясал лучше всех. Так выдержал Батрадз второе испытание.

А перед тем, как Батрадз должен был вернуться из похода, подговорили нарты жену его притвориться, что будто она обманула Батрадза с его молодым пастухом. Вернувшись домой, увидел Батрадз, что голова жены его лежит на руке пастуха. Батрадз осторожно вытащил руку пастуха из-под головы жены своей и подложил ее руку под голову пастуха, сам же вышел во двор, подостлал под себя бурку, седло подложил под голову, лег и до восхода солнца не шевельнулся.

Так убедились нартские старейшины в доблестях Батрадза и нашли, что достоин он получить в дар сокровища предков.

Но не разошлись нарты-старейшины после этого. И разговор о Батрадзе никак не мог замолкнуть.

- То, что Батрадз самый доблестный из молодых нартов, это правда, - говорили они. - Но не довели мы дело до конца. Не узнали мы, как приобрел он эти доблести.

И призвали тут Батрадза на Собрание старейшин и спросили его, как приобрел он эти доблести. И ответил им Батрадз:

- О, лучшие из нартов, не удивляйтесь тому, что я скажу, но отваге и сообразительности в бою научился я у своей охотничьей собаки.

- Как так? - стали спрашивать нарты.

- Пришлось мне однажды, возвращаясь с охоты, проезжать по чужому селению. Собака была со мной, и множество чужих разъяренных псов окружили ее. «Разорвут ее», подумал я. Но, гляжу, собака моя, не теряя времени, изо всей силы помчалась вперед, и все собаки кинулись за ней. Но, преследуя ее, стали они отставать друг от друга, растянулись по полю, и тут собака моя вдруг повернулась и поодиночке покусала их всех. На всю жизнь запомнил я, что если хочешь победить врага, разъедини его, уничтожь его сплоченность, разбей его силу, и добьешься нал, ним победы.

- А где научился ты умеренности в пище и питье? - спросили Батрадза.

- Было это давно, еще в молодости моей, - ответил он. - Однажды, на привале, послали старшие нас, младших, за водой. Дорогой один из нас споткнулся о какой-то маленький комочек, похожий на сморщенный кожаный мешок. Прихватили мы этот мешочек, чтобы набрать в него лишней воды, подошли к роднику, который бежал со скалы, наполнили наши кувшины и подставили наш мешочек. Катится вода в мешок и чем больше наливается в него воды, тем больше он растягивается, но доверху так и не налился. Принесли мы воды, напились охотники, и тут спросили мы старших: «Что это за удивительный мешок, который можно без конца растягивать?» Долго рассуждали бывалые люди и рассматривали этот мешочек. И решили они, что это человеческий желудок. На всю жизнь запомнился мне этот случай, и стал я приучать себя с тех пор к умеренности, стал закалять свой желудок. Свой хлеб разламывал я на четыре части и сначала съедал я только три четверти. А силы у меня не убавлялось, и работал я попрежнему. Потом стал я откладывать еще одну четверть, и оказалось, что полхлеба так же утоляет голод, как и целый хлеб.

Прошло некоторое время, и снова на Нартском Большом Нихасе зашла речь о том, кто самый достойный из нартов. Много опять говорили, а спор все не прекращался. Сырдона в это время не было на Нихасе.

- Спросим-ка Сырдона, - решили нарты. - Он скажет нам, кто самый доблестный из нартов.

Тут как раз пришел Сырдон на Нихас. Спросили его нарты, и он так им ответил:

- Я бы назвал самым лучшим того, кто подтянул бы подпруги своего коня, как делается это перед джигитовкой, и въехал бы на нем в Большой Дом Нарта и, проджигитовав в нем, разогнал бы коня, чтобы он на всем скаку, подобно ласточке, вылетел бы в дымовое окошко. Того назову я самым лучшим, чей копь оставит по Большой нартской долине Кугом след, подобный борозде плуга. Того, кто сумеет пробраться на Божье поле и украсть там себе в жены дочь бога.

Никто из нартов не решился совершить хотя бы один из этих подвигов.

Узнал большелобый Батрадз, сын старого Хамыца, о словах Сырдона. Был он человек большой отваги и решил попытаться совершить то, о чем говорил Сырдон. Подтянул он подпруги коня своего, как делается это перед джигитовкой, после этого разогнал он коня, вскочил в Большой Нартский Дом, проджигитовал по всему дому. Хлестнул он коня плетью, и, как ласточка, взвился конь и выскочил в дымовое окошко. Поехал он на поиски Божьего поля. Поскакал он вверх по Большой нартской долине Кугом, и, как борозда плуга, был след коня его. Сколько он ехал, - кто знает, но вот достиг Божьего поля, взял оттуда дочь бога, и примчал ее в Страну Нартов.