ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ ТРЕТЬЯ

   С сердцем ликующим в верхний покой поднялася старуха 
Весть госпоже сообщить, что здесь он, супруг ее милый. 
Двигались быстро колени ее, и ноги спешили. 
Над Пенелопой склонилась она и так ей сказала: 

   "Милая дочка моя Пенелопа, проснись, чтоб глазами    (5) 
Ты увидала того, о ком ты все время тоскуешь! 
Здесь твой супруг Одиссей, домой он вернулся, хоть поздно, 
Всех перебил женихов, вносивших в ваш дом разоренье, 
Тративших ваши запасы, чинивших насилья над сыном!" 

   Ей в ответ Пенелопа разумная так возразила:    (10) 
"Мамушка милая! Боги тебе помутили рассудок! 
Могут безумным они и очень разумного сделать 
И рассудительность дать человеку с легчайшим рассудком. 
Ум у тебя поврежден. А была ты ведь правильных мыслей. 
Сердцем так я страдаю, а ты надо мною смеешься,    (15) 
На ветер речи бросаешь! От сна вот меня пробудила 
Сладкого. Веки покрыв, совершенно меня оковал он. 
Крепко так никогда не спала я с тех пор, как уехал 
В неназываемый Зло-Илион Одиссей богоравный. 
Вот что: спустись-ка ты вниз и ко мне возвращайся обратно!    (20) 
Если б другая какая из женщин моих прибежала 
С вестью такою ко мне и меня бы от сна разбудила, 
Я бы ее отругала и тотчас велела убраться 
Снова в обеденный зал. Тебя твоя старость спасает!" 

   Ей в ответ Евриклея кормилица так возразила:    (25) 

   "Я над тобой не смеюсь, дорогое дитя мое, - вправду 
Здесь Одиссей, и домой он вернулся, как я утверждаю, - 
Тот чужеземец, которого все так бесчестили в доме. 
Сын твой давно уже знал, что домой Одиссей воротился, 
Но осторожно держал намеренья все его в тайне,    (30) 
Чтобы надменным мужам он мог отомстить за насилья". 

   Радость взяла Пенелопу. С постели она соскочила, 
Сбросила с век своих сон, горячо обняла Евриклею 
И, с окрыленными к ней обращаясь словами, вскричала: 

   "Милая мамушка, ну расскажи же мне полную правду!    (35) 
Если он вправду домой воротился, как ты уверяешь, - 
Как на лишенных стыда женихов, один против многих, 
Руки он мог наложить? Их всегда здесь толпится так много!" 

   Ей в ответ Евриклея кормилица так возразила: 

   "Я не видала, никто не сказал мне, я только слыхала    (40) 
Стоны мужей, убиваемых им. В глубине наших комнат 
В страхе сидели мы все за закрытою дверью, покуда 
Сын твой из девичьих комнат в обеденный зал нас не вызвал: 
Нас Одиссей приказал из комнат позвать Телемаху. 
В зале я Одиссея нашла средь поверженных трупов.    (45) 
Кучами всюду лежали они вкруг него, покрывая 
Крепко утоптанный пол. Увидав, ты согрелась бы духом. 
Кровью и грязью покрытый, на грозного льва походил он. 
Трупы убитых теперь лежат на дворе за дверями 
Кучею. Сам же большой он огонь разложил, чтобы серой    (50) 
Дом окурить наш прекрасный. Меня ж за тобою отправил. 
Ну же, иди поскорей! Пора, наконец, вам обоим 
Радостью сердце наполнить. Вы бед претерпели так много! 
Вот пришло исполненье давнишним желаниям вашим. 
Сам к очагу своему он вернулся живой и супругу    (55) 
С сыном возлюбленным дома нашел. Причинили немало 
Зла ему женихи, но он всем им отмстил по заслугам!" 

   Ей Пенелопа разумная так отвечала на это: 

   "Милая мамушка! Рано еще ликовать и хвалиться! 
Знаешь сама ты, каким бы он в дом свой явился желанным    (60) 
Всем, а особенно мне и нами рожденному сыну. 
Недостоверно, однакоже, то, что ты мне сообщила. 
Здесь женихов перебил кто-нибудь из богов, раздраженных 
Наглостью их, оскорбляющей дух, и дурными делами. 
Не почитали они никого из людей земнородных,    (65) 
Ни благородных, ни низких, какой бы ни встретился с ними. 
Из-за нечестия их и постигла беда. Одиссей же 
И возвращенье свое и себя с ним сгубил на чужбине". 

   Ей Евриклея кормилица так возразила на это: 

   "Что за слова у тебя из ограды зубов излетели!    (70) 
Муж твой вблизи очага здесь находится, ты же не веришь, 
Что он вернулся домой. Как твое недоверчиво сердце! 
Ну, тогда я тебе сообщу достовернейший признак, - 
Белым клыком кабана ему в ногу рубец нанесенный. 
Я тот рубец увидала, как мыла его, и хотела    (75) 
Тотчас тебе сообщить. Но рот он поспешно зажал мне 
И не позволил сказать, - осторожен умом и хитер он. 
Ну же, иди! Я себя самое прозакладывать рада: 
Если тебе солгала, то тягчайшей предай меня смерти!" 

   Так тогда Пенелопа разумная ей отвечала:    (80) 

   "Мамушка милая, как бы хитра ни была ты, но трудно 
Замыслы вечных богов разгадать и от них уберечься. 
Все же я к сыну готова идти моему, чтоб увидеть 
Мертвых мужей женихов, а также того, кто убил их". 

   Так сказавши, из спальни пошла она вниз. Колебалась    (85) 
Сильно сердцем она, говорить ли ей издали с мужем 
Иль, подойдя, его руки и голову взять, целовать их? 
Переступив чрез порог из отесанных камней, вступила 
В зал Пенелопа и села к огню, напротив супруга, 
Возле стены. Прислонившись к высокой колонне, сидел он,    (90) 
Книзу глаза опустив, дожидаясь, услышит ли слово 
От благородной супруги, его увидавшей глазами. 
И удивленная долго молчала тогда Пенелопа: 
То, заглянувши в лицо, его находила похожим, 
То, из-за грязных лохмотьев, казался он ей незнакомым.    (95) 
С негодованием к ней Телемах обратился и молвил: 

   "Мать моя, горе ты мать! До чего ты бесчувственна духом! 
Что от отца так далеко ты держишься ? Рядом не сядешь, 
Слово не скажешь ему и его ни о чем не расспросишь? 
Вряд ли другая жена в отдаленьи от мужа стояла б    (100) 
Так равнодушно, когда, перенесши страданий без счета, 
Он на двадцатом году наконец воротился б в отчизну! 
Сердце суше всегда в груди твоей было, чем камень!" 

   Так Пенелопа разумная сыну тогда отвечала:
"Ошеломило мне дух, дитя мое, то, что случилось.    (105) 
Я ни вопроса задать не могу, ни хоть словом ответить, 
Ни заглянуть ему прямо глазами в лицо. Если вправду 
Передо мной Одиссей и домой он вернулся, то сможем 
Легче друг друга признать. Нам ведь обоим известны 
Разные признаки, только для нас с ним лишенные тайны".    (110) 

   Так сказала она. В ответ Одиссей улыбнулся 
И Телемаху немедля слова окрыленные молвил: 

   "Что ж, Телемах, пусть меня твоя мать испытанью подвергнет! 
Скоро тогда и получше меня она верно узнает. 
Из-за того, что я грязен, что рубищем тело одето,    (115) 
Пренебрегает пришельцем она, говорит, что не тот я. 
Мы же обсудим покамест, как дальше с тобой мы поступим. 
Если в стране кто-нибудь одного хоть убил человека, 
Если заступников после себя тот и мало оставил, 
Все ж он спасается бегством, покинув родных и отчизну.    (120) 
Мы же опору страны истребили, знатнейших и лучших 
Юношей целой Итаки. Подумай-ка, сын мой, об этом". 

   Так на это ему Телемах рассудительный молвил: 

   "Сам на это смотри, отец дорогой! Утверждают 
Все, что по разуму выше ты прочих людей, что поспорить    (125) 
В этом с тобою не сможет никто из людей земнородных. 
С одушевленьем мы вслед за тобою пойдем, и наверно 
Силой не будем мы хуже, насколько ее у нас хватит". 

   Так отвечая на это, сказал Одиссей многоумныи: 

   "Вот что тебе я скажу - это кажется мне наилучшим.    (130) 
Прежде всего хорошенько помойтесь, наденьте хитоны, 
Также и всем прикажите домашним рабыням одеться. 
Пусть тогда песнопевец божественный с звонкой формингой 
Всех нас здесь поведет за собой в многорадостной пляске, 
Так, чтобы всякий, услышав снаружи, подумал о свадьбе,    (135) 
Будь то идущий дорогой иль кто из живущих в соседстве. 
Нужно, чтоб слух об убийстве мужей женихов разошелся 
В городе только тогда, когда мы уже скрыться успеем 
За город, в сад многодревный к себе. А уж там поразмыслим, 
Что нам полезного может послать олимпийский владыка".    (140) 

   Так он сказал. И охотно приказу они подчинились. 
Прежде всего помылись они и надели хитоны, 
Женщины все нарядились. Певец же божественный в руки 
Взял формингу свою, и у всех пробудилось желанье 
Стройных игр хороводных, и плясок, и сладостных песен.    (145) 
Весь Одиссеев обширный дворец приводил в сотрясенье 
Топот ног мужей и жен в одеждах красивых. 
Так не один говорил, услышав, что делалось в доме: 

   "На многосватанной, видно, царице уж женится кто-то! 
Дерзкая! Дом сберегать обширный законного мужа    (150) 
Вплоть до его возвращенья терпения ей не хватило!" 

   Так не один говорил, не зная о том, что случилось. 

   Великосердного сына Лаэрта меж тем Евринома, 
Ключница, вымыла в доме и маслом блестящим натерла. 
Плечи одела его прекрасным плащом и хитоном.    (155) 
Голову дева Афина великой красой озарила, 
Сделала выше его и полней, с головы же густые 
Кудри спустила, цветам гиацинта подобные видом. 
Как серебро позолотой блестящею кроет искусный 
Мастер, который обучен Гефестом и девой Афиной    (160) 
Всякому роду искусств и прелестные делает вещи, 
Так засияли красой голова Одиссея и плечи. 
Видом подобный бессмертным богам, из ванны он вышел, 
Сел после этого в кресло, которое раньше оставил, 
Против супруги своей и с такой обратился к ней речью:    (165) 

   "Странная женщина! Боги, живущие в домах Олимпа, 
Твердое сердце вложили в тебя среди жен слабосильных! 
Вряд ли другая жена в отдаленьи от мужа стояла б 
Так равнодушно, когда, перенесши страданий без счета, 
Он наконец на двадцатом году воротился б в отчизну.    (170) 
Вот что, мать: постели-ка постель мне! Что делать, один я 
Лягу. У женщины этой, как видно, железное сердце!" 

   Так на это ему Пенелопа царица сказала: 

   "Странный ты! Я ничуть не горжусь, не питаю презренья 
И не сержусь на тебя. Прекрасно я помню, каким ты    (175) 
Был, покидая Итаку в судне своем длинновесельном. 
Ну хорошо! Постели, Евриклея, ему на кровати, 
Только снаружи, не в спальне, которую сам он построил. 
Прочную выставь из спальни кровать, а на ней ты настелешь 
Мягких овчин, одеялом покроешь, положишь подушки".    (180) 

   Так сказала она, подвергая его испытанью. 

   В гневе к разумной супруге своей Одиссей обратился: 

   "Речью своею, жена, ты жестоко мне ранила сердце! 
Кто же на место другое поставил кровать? Это трудно 
Было бы сделать и очень искусному. Разве бы только    (185) 
Бог при желаньи легко перенес ее с места на место! 
Но средь живущих людей ни один, даже молодокрепкий, 
С места б не сдвинул легко той кровати искусной работы. 
Признак особый в ней есть. Не другой кто, я сам ее сделал. 
Пышно олива росла длиннолистая, очень большая,    (190) 
В нашей дворовой ограде. Был ствол у нее, как колонна. 
Каменной плотной стеной окружив ее, стал возводить я 
Спальню, пока не окончил. И крышей покрыл ее сверху. 
Крепкие двери навесил, приладивши створки друг к другу. 
После того я вершину срубил длиннолистой оливы,    (195) 
Вырубил брус на оставшемся пне, остругал его медью 
Точно, вполне хорошо, по шнуру проверяя все время, 
Сделал подножье кровати и все буравом пробуравил. 
Этим начавши, стал делать кровать я, пока не окончил, 
Золотом всю, серебром и слоновою костью украсил,    (200) 
После окрашенный в пурпур ремень натянул на кровати. 
Вот тебе признаки этой кровати, жена! Я не знаю, 
Все ли она на том месте стоит, иль на место другое, 
Срезавши ствол у оливы, ее кто-нибудь переставил". 

   Так он сказал. У нее ослабели колени и сердце, -    (205) 
Так подробно и точно все признаки ей описал он. 
Быстро к нему подошла Пенелопа. Обняв его шею, 
Голову стала, рыдая, ему целовать и сказала: 

   "О, не сердись на меня, Одиссей! Ты во всем и всегда ведь 
Был разумнее всех. На скорбь осудили нас боги.    (210) 
Не пожелали они, чтобы мы, оставаясь друг с другом, 
Молодость прожили в счастье и вместе достигли порога 
Старости. Не негодуй, не сердись на меня, что не сразу 
Я приласкалась к тебе, как только тебя увидала. 
Дух в груди у меня постоянным охвачен был страхом,    (215) 
Как бы не ввел в заблужденье меня кто-нибудь из пришельцев. 
Есть ведь немало людей, подающих дурные советы. 
Ведь и рожденная Зевсом Елена аргивская вряд ли б 
Соединилась любовью и ложем с чужим человеком, 
Если бы знала вперед, что отважные дети ахейцев    (220) 
Снова обратно должны отвезти ее в землю родную. 
Сделать позорный поступок ее божество побудило. 
Раньше в сердце свое не впускала она ослепленья 
Страшного, бывшего также началом и наших несчастий. 
Точно сейчас и подробно ты признаки мне перечислил    (225) 
Нашей кровати, которой никто из живущих не видел, 
Кроме тебя и меня, да рабыни еще Акториды, 
Данной отцом мне в служанки, когда я сюда отправлялась. 
Дверь нашей прочно устроенной спальни она охраняла. 
Как ни бесчувственно сердце мое, но его убедил ты!"    (230) 

   Тут сильней у него появилось желание плакать. 
Плакал он, что жена его так хороша и разумна. 
Как бывает желанна земля для пловцов, у которых 
Сделанный прочно корабль, теснимый волнами и ветром, 
Вдребезги в море широком разбил Посейдон-земледержец;    (235) 
Только немногим спастись удалось; через волны седые, 
С телом, изъеденным солью морскою, плывут они к суше, 
Радостно на берег всходят желанный, избегнув несчастья. 
Так же радостно было глядеть Пенелопе на мужа; 
Белых локтей не снимала она с Одиссеевой шеи,    (240) 

   Так в слезах и застала бы их розоперстая Эос, 
Если бы новая мысль не пришла совоокой Афине. 
Ночь надолго она у края земли задержала, 
А златотронную Эос - в водах Океана, велев ей 
Не запрягать быстроногих коней молодых в колесницу,    (245) 
Свет несущих для смертных людей, - Фаэтона и Лампа. 

   С речью тогда Одиссей многоумный к жене обратился: 

   "Мы с тобою, жена, не дошли до конца испытаний. 
Труд безмерный меня еще впереди ожидает, 
Очень большой и тяжелый, который я должен исполнить.    (250) 
Так мне душа предсказала Тиресия, фивского старца, 
В день тот, когда я в обитель Аида сошел, чтоб чрез это 
Путь к возвращенью найти и товарищам и самому мне. 
Ну, а теперь не пора ли в постель нам, жена, чтоб, улегшись, 
Сладостным сном мы могли насладиться один близ другого".    (255) 

   Так на это ему Пенелопа царица сказала: 

   "Будет постель для тебя, едва только ты пожелаешь, 
Раз уже сделали боги, что ты воротился обратно 
В дом прекрасно отстроенный твой и в родимую землю. 
Если ж сказал ты про подвиг, как бог то вложил тебе в сердце,    (260) 
Что же, поведай о нем мне: поздней все равно, без сомненья, 
Станет известно мне все. Почему не узнать мне теперь же?" 

   Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный: 

   "Странная женщина! Что ты меня так настойчиво просишь 
Все говорить? Хорошо, я скажу, ничего не скрывая.    (265) 
Радости в этом ты мало найдешь. Да и сам я не много 
Радуюсь: мне он велел города обходить непрерывно 
С крепким веслом на плече и покоя не ведать, покуда 
В край не приду я к мужам, которые моря не знают, 
Пищи своей никогда не солят, никогда не видали    (270) 
Пурпурнощеких судов, не видали и сделанных прочно 
Весел, которые в море судам нашим крыльями служат. 
Признак надежный он мне сообщил, и его я не скрою: 
Если путник другой, со мной повстречавшийся, скажет, 
Что на блестящем плече лопату несу я, чтоб веять, -    (275) 
Тут же в землю воткнуть весло мое мне приказал он, 
В жертву принесть колебателю недр, Посейдону-владыке, 
Борова, что покрывает свиней, и быка, и барана, 
И возвратиться домой, и святые свершить гекатомбы 
Вечно живущим богам, владеющим небом широким,    (280) 
Всем по порядку. Тогда не средь волн разъяренного моря 
Тихо смерть на меня низойдет. Настигнутый ею, 
В старости светлой я мирно умру, окруженный всеобщим 
Счастьем народов моих. Все так и свершится, сказал он". 

   Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала:    (285) 

   "Если хоть лучшую старость тебе предназначили боги, - 
Есть надежда, что беды когда-нибудь нас и оставят". 

   Так Одиссей с Пенелопой вели меж собой разговоры. 
В спальне меж тем Евринома с кормилицей стали при свете 
Факелов мягкое ложе стелить для обоих супругов.    (290) 
После того как кровать со стараньем они постелили, 
Спать старуха обратно отправилась в дом, Евринома ж, 
Бывшая горничной в спальне, к постели совсем уж готовой, 
Факел имея в руках, повела Одиссея с женою. 
В спальню обоих приведши, обратно ушла Евринома.    (295) 
С радостью место их старой кровати они увидали. 

   Тут Телемах и коровий пастух с свинопасом от пляски 
Ноги свои удержали, потом удержали и женщин, 
Сами же спать улеглись в тенистом обеденном зале. 

   Оба супруга, когда насладились желанной любовью,    (300) 
Стали после того наслаждаться беседой взаимной. 
Мужу она рассказала, как выстрадать много пришлось ей, 
Глядя в доме своем на толпу женихов обнаглевших, 
Столько во имя ее коров и овец забивавших, 
Выпивших столько вина, запасенного дома в сосудах.    (305) 
После того Одиссей рассказал, как он много печалей 
Людям доставил, как много трудов и тяжелых страданий 
Вытерпел сам. С наслажденьем внимала она, и не раньше 
Сон на веки ей пал, чем все до конца рассказал он. 

   Начал с того, как сперва он ограбил киконов, как после    (310) 
В край обильный и тучный мужей лотофагов приехал, 
Что с ними сделал циклоп, как ему отомстил он за гибель 
Мощных товарищей, пожранных им безо всякой пощады, 
Как он к Эолу явился и тот его принял радушно, 
Как отослал, как судьба не дала им домой воротиться,    (315) 
Как налетевшая буря внезапно его подхватила 
И через рыбное море помчала, стенавшего тяжко; 
Также, как в город потом Телепил он попал к лестригонам, 
И корабли погубившим и спутников пышнопоножных 
Всех. Лишь один Одиссей убежал на судне чернобоком.    (320) 
И про Цирцею, про козни и хитрость ее рассказал он, 
Также, как он добрался до затхлого царства Аида, 
Чтоб прорицанье души Тиресия старца услышать, 
На корабле многовеслом как спутников всех увидал он, 
Также и мать, что его родила и вскормила ребенком;    (325) 
Как он пенье услышал сирен, сладкозвучно поющих, 
Как он к Планктам-утесам приплыл и к ужасной Харибде, 
Также и к Сцилле, которой счастливо никто не избегнет; 
Как его спутники дерзко забили коров Гелиоса, 
Как их корабль быстроходный разбил своей молнией серной    (330) 
Зевс высокогремящий и спутники в море погибли 
Все без изъятья, а сам он погибели черной избегнул; 
Как он к нимфе Калипсо на остров Огигию прибыл, 
Как держала она Одиссея, чтоб был ей супругом, 
В гроте глубоком своем, кормила его, обещалась    (335) 
Сделать бессмертным его и бесстаростным в вечные веки; 
К этому сердца, однако, в груди у него не склонила; 
Как, перенесши немало трудов, к феакам он прибыл; 
Почесть они оказали ему, как бессмертному богу, 
И в корабле отослали обратно в родную Итаку,    (340) 
Меди и золота дав ему вволю, а также одежды. 
Это он рассказал под конец уж, когда был охвачен 
Сном, расслабляющим члены и прочь уносящим заботы. 

   Новая мысль тут пришла совоокой Афине богине: 
После того как, по мненью ее, Одиссей многоумный    (345) 
Ложем супруги своей и сладостным сном насладился, 
Утренней тотчас велела Афина Заре златотронной 
Выйти из вод Океана, чтоб свет принесла она людям. 

   С мягкой постели вскочил Одиссей и промолвил супруге: 

   "Досыта оба с тобой мы, жена, натерпелись страданий,    (350) 
Ты - о моем многотрудном скорбя возвращеньи в отчизну, 
Мне же Зевс и другие бессмертные боги все время, 
Как ни рвался я, мешали достигнуть родимой Итаки. 
Нынче, когда мы с тобой дождалися желанного ложа, 
Оберегай у нас дома богатства, какие остались,    (355) 
Скот же, который у нас наглецы женихи истребили, - 
Многое я захвачу, другое дадут мне ахейцы 
Сами, покамест всех стойл скотом не заполнят мне снова. 
Я же в наш сад многодревный отправлюсь. Хотел бы проведать 
Знатного там я отца моего, сокрушенного горем.    (360) 
Вот что, жена, поручаю тебе, хоть сама ты разумна: 
Только что солнце взойдет, - и тотчас молва разнесется 
О женихах благородных, которых у нас тут убил я, 
Наверх ты поднимись со своими служанками вместе, 
Там и сиди. От бесед воздержись и не делай вопросов".    (365) 

   Так промолвивши, плечи прекрасной бронею одел он, 
Поднял от сна Телемаха, Филойтия и свинопаса 
И приказал им немедля надеть боевые доспехи. 
Не были те непослушны, оделись блестящею медью; 
Все они вышли, ворота раскрыв, во главе с Одиссеем.    (370) 
Свет уже был на земле, но богиня Паллада Афина, 
Мглою их окружив, увела их из города быстро.